Король Зимы - Бернард Корнуэлл

— Мы еще сможем удержать мир, — сказал Артур на Совете.

Но мира уже не было.

Поздней осенью, когда воины обычно заняты смазкой оружия и убирают его на зимние месяцы, армия Повиса выступила в поход.

Британия окунулась в войну.

Игрейна говорит со мной о любви. Здесь, в Динневраке, весна, и солнце заливает монастырь золотистым светом, ласкает своим еще слабым теплом. На южных склонах беспечно пасутся ягнята, хотя еще вчера волк загрыз троих и оставил на траве длинный кровавый след. У ворот в ожидании подачки собираются попрошайки, и, когда Игрейна идет ко мне в гости, они тянут к ней покрытые язвами руки. Один из нищих украл у налетевших на падаль воронов остатки кишащего червями скелета ягненка и с жадностью обгладывал обрывки шкуры, не обращая внимания на проходившую мимо Игрейну.

Была ли Гвиневера по-настоящему красивой, спрашивает она меня. Нет, говорю я, но многие женщины променяли бы свою красоту на один пламенный взгляд Гвиневеры. Игрейна, конечно, тут же пожелала знать, красива ли она сама, и я горячо уверил ее в этом, но она посетовала, что зеркала у них дома старые, потертые и как следует разглядеть себя в них трудно.

— Как было бы чудесно видеть себя такой, какая ты есть на самом деле, — сказала она.

— Бог видит нас такими, — ответил я, — и только Он. Она, наморщив лоб, внимательно посмотрела на меня.

— Ненавижу, когда ты говоришь со мной таким проповедническим тоном, Дерфель. Тебе это не подходит. Но если Гвиневера не была красавицей, почему же Артур так в нее влюбился?

— Любят не только красивых, — наставительно произнес я.

— Разве я это говорила? — раздраженно перебила Игрейна. — Но ты сказал, что Гвиневера околдовала Артура в первое же мгновение, и если не красотой, то чем же?

— Всем своим существом, — туманно ответил я. — Его кровь вскипела и задымилась.

Игрейне это понравилось. Она улыбнулась.

— Значит, она все же была красивой?

— Гвиневера бросила ему вызов, — объяснил я, — и он решил, что не будет мужчиной, если не сумеет пленить ее. А может, боги просто морочили нас? — Я пожал плечами, не в состоянии найти причину. — Но дело не в красоте, — добавил я, — Гвиневера была больше чем просто красавица. Женщин, подобных ей, я никогда не видел.

— Включая и меня? — ревниво воскликнула моя королева.

— Увы, — тихо сказал я, — мои глаза с годами стали плохо видеть.

Она засмеялась моей ловкой увертке.

— А Гвиневера любила Артура? — допытывалась Игрейна.

— Она любила его устремленность, — сказал я. — Она любила его власть над Думнонией. Но она любила его и таким, каким он впервые явился перед ней. Он был в своих сверкающих доспехах, великий Артур, блестящий, неподражаемый военачальник, пред кем трепетали и меча которого боялись во всей Британии и Арморике.

Королева играла кистями пояса своего белого платья. Некоторое время она молчала.

— Как ты думаешь, я превратила кровь Брохваэля в дым? — вдруг спросила она.

— Превращаешь еженощно, — сказал я.

— О Дерфель, — вздохнула она, соскользнула с подоконника и подошла к двери, откуда можно было обозреть весь наш короткий коридор. — А ты когда-нибудь любил так? — неожиданно спросила она.

— Да, — признался я.

— Кто она? — мгновенно обернулась Игрейна.

— Не важно, — уклончиво ответил я.

— Нет, важно! Я требую! Это была Нимуэ?

— Нет, это не была Нимуэ, — твердо сказал я. — С Нимуэ было по-другому. Я любил ее, но не сходил с ума от желания. Я просто считал ее... — Я умолк, подыскивая подходящее слово. — Восхитительной, — смущенно проговорил я, пряча глаза, чтобы Игрейна не увидела моих слез.

Она немного подождала.

— И кого же ты любил? Линет?

— Нет! Нет!

— Тогда кого? — упорствовала она.

— Со временем появится и эта история, — сказал я. — Если доживу.

— Конечно доживешь! Мы пришлем тебе хорошей еды из Кара.

— Еды, которую мой лорд Сэнсам отберет. — Я не желал, чтобы ее добрые усилия пропадали даром. — Отберет как пищу, не подобающую простому брату.

— Тогда поехали жить в Кар! — пылко воскликнула она. — Пожалуйста!

Я улыбнулся.

— С радостью бы, леди, но, увы, я поклялся остаться тут.

— Бедный Дерфель.

Она вернулась к окну и принялась наблюдать, как копает в саду брат Маэльгвин. Вместе с ним был оставшийся в живых послушник, брат Тудвал. Второй послушник умер от лихорадки в конце зимы. Тудвал пока еще здравствовал и делил келью со святым. Святой хотел, чтобы мальчик научил его буквам, желая, вероятно, выяснить, на самом ли деле я перевожу Евангелие на язык саксов. Но парнишка, по-моему, был не очень смышлен и годился скорее для копания земли, чем для чтения. Пришло, кажется, время заиметь в Динневраке несколько настоящих ученых. Эта хилая весна снова оживила наши обычные споры о дне Пасхи, и мира у нас не будет, пока эти споры не разрешатся.

— Сэнсам на самом деле поженил Артура и Гвиневеру? — перебила мои мрачные мысли Игрейна.

— Да, — сказал я.

— И произошло это не в настоящей большой церкви, с песнопениями, трубными звуками и дождем золотых украшений?

— Это случилось на поляне у ручья, — сказал я, — при лягушачьем кваканье и под сыплющимися за бобровой плотиной золотыми ивовыми сережками.

— А нас поженили в пиршественном зале, — усмехнулась Игрейна, — и дым до слез разъедал мне глаза. — Она пожала плечами. — И какую же историю ты придумал в оправдание?

Я покачал головой.

— Никакой.

— А на провозглашении Мордреда королем, — она пристально посмотрела на меня, — меч не воткнули, а всего лишь положили на камень? Ты уверен?

— Он просто лежал на нем. Клянусь, — я перекрестился, — клянусь кровью Христа, моя леди.

Она пожала плечами.

— Дафидд ап Груффуд переведет твою историю так, как я пожелаю, а мне хочется, чтобы меч был воткнут в камень. Мне нравится, что ты по-доброму описываешь Кунегласа.

— Он и вправду был хорошим человеком, — сказал я, помня, что Кунеглас — дед мужа Игрейны.

— А Кайнвин и на самом деле была красивой? — продолжала выспрашивать Игрейна.

Я кивнул.

— На самом деле. У нее были голубые глаза.

— Голубые глаза! — Игрейна поморщилась. Она наверняка подумала о том, что голубоглазыми чаще всего бывают саксы. — А что сталось с брошью, которую она дала тебе?