Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни - Михаил Ардов

У него была в высочайшей степени развита способность ладить с людьми, и притом с самыми разными. От архиереев и важных советских сановников до простецов. Надо было видеть, как к нему относились официанты, продавцы, банщики, шоферы. И вовсе не только потому, что он щедро раздавал чаевые, все эти люди ценили его уважительное отношение к себе и к своей профессии. Особенная дружба связывала его с водителями. Один из них — Владимир Николаевич Климанов — был одним из самых близких и преданных ему людей. Надо сказать, Владыка очень любил путешествия по Подмосковью. Он говорил:— У меня теперь какие главные расходы? На такси да на баню...На это я ему отвечал:— Вы, Владыка, свои капиталы изничтожаете не мытьем, так катаньем...

Когда он ехал на такси и при этом не спешил на богослужение, очень часто брал к себе в автомобиль попутчиков. А если видел женщину с ребенком, которая ловит машину, — останавливался непременно и бесплатно отвозил в нужное место. Одним из его развлечений было такое: он останавливал машину во дворе своего дома на Косинской, на заднее сиденье набивался целый десяток ребятишек, и начиналось катание по всей округе...

Вот еще забавная автомобильная история. Дело было в какой-то советский праздник, кажется, на самое 7 ноября. Владыка на такси ехал с одним из постоянных своих водителей. У обочины они увидели старичка, который пытался остановить машину. Архиепископ велел затормозить, и его поместили на заднее сиденье. Только когда машина покатила дальше, Владыка и шофер заметили, что дедушка этот сильно пьян... Но мало того, обратив внимание на характерную внешность архиерея, новый пассажир стал на чем свет стоит ругать попов... Тогда шофер остановился, взял пьяного за ворот и вышвырнул из машины. А поскольку день был праздничный, автомобиль сразу же окружили люди, желающие ехать. Один из них указал на архиепископа и подобострастно спросил водителя:— А этого тоже будете выкидывать?

Владыка довольно часто обедал в ресторане при гостинице “Метрополь”. Продолжалось это много лет, и там его все очень любили. Ходил он туда в гражданской одежде, и хотя все официанты знали, что он священнослужитель, но высокий сан его был там неизвестен. Одним из тех, кто его постоянно обслуживал, был некий Андрюша, татарин, и они с Владыкой вечно друг над другом подтрунивали.Как-то Владыка пригласил меня пообедать с ним. Обслуживал нас Андрюша и позволил себе какую-то шутку насчет “попов”. Тогда Владыка говорит ему:— Хорошо. Вот ты — мусульманин. А кто ты — сунит или шиит?На этот вопрос Андрюша наш не смог ответить, знания его об Исламе так далеко не простирались.Тогда в разговор вмешался я:— Да что там, Владыка. Вы ему с у н и т е, и все будет ш и и т о-крыто.

В восьмидесятом году, когда меня посвятили в священники, мне достался деревенский приход, один из самых бедных во всей Ярославской епархии. Приезжая оттуда в Москву, я непременно всякий раз встречался с Владыкой. Как-то ведет он меня по обыкновению обедать в “Метрополь” и вдруг говорит:— Раньше я тебя просто так, как дармоеда, кормил, а теперь — помогаю неимущему духовенству.

И еще один эпизод, относящийся к тому же, восьмидесятому году. Это был май, меня только-только посвятили. Я сопровождал Владыку в поездке по городу. Он мне говорит:— Сейчас заедем на Преображенское кладбище, я схожу на могилу к своим. А ты подожди меня в машине.Я говорю:— Зачем же я буду сидеть в машине, когда у меня на этом кладбище похоронены отец и дядя.Словом, он пошел в свою сторону, а я — в свою.Чтобы не заставить его ждать, я поскорее вернулся к автомобилю. Через некоторое время появился Владыка. И тут он решил разыграть нечто вроде интермедии. Делая вид, будто мы с ним не знакомы, он говорит:— Вы случайно не батюшка?Я говорю:— Батюшка.— Панихидку не отслужите?Вместо ответа я сделал известный жест пальцами правой руки: дескать, надо заплатить. Это — привело его в совершенный восторг:— Ой, как скоро научился!..

Когда речь заходила о старости, Владыка говорил:— Вот один из печальных признаков моего возраста — не остается никаких авторитетов, нет уже таких людей, которыми бы ты восхищался, чьим мнением особенно бы дорожил...Когда я познакомился с ним, ему не было и шестидесяти. Семидесятилетний юбилей он отпраздновал, когда я был уже в сущем сане. Надо отдать ему должное, годы почти не сказывались на нем — по-прежнему уверенно звучал голос, столь же твердой была походка. Однако же стал он утомляться во время длительных богослужений.Больше всего он страшился двух вещей — старческого слабоумия и какого-нибудь тяжелого недуга, который мог бы надолго приковать его к постели. Но Бог его миловал. И не только миловал, но и послал такую кончину, о какой священнослужитель может только мечтать.

В ноябре 1986 года по благословению Владыки Киприана я уехал из Ярославской епархии, ушел за штат с тем, чтобы просить себе места в Подмосковье. Все четыре месяца, пока я не получил нового назначения, я не пропускал ни одной архиерейской службы на Ордынке. Так прошел Рождественский пост, самое Рождество Христово, Крещение, Сретение, Прощеное воскресение и даже первая седмица Великого Поста. (Лишь впоследствии я понял, что Господь дал мне великое утешение: ровно через двадцать лет после того, как я появился в Скорбященском храме и сблизился с Владыкой, я провел с ним это время, смог еще и еще раз усвоить его уроки, запомнить, навечно запечатлеть в памяти его облик.)

В пятницу на первой седмице Поста я получил указ Митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия о принятии в клир Московской епархии и назначении в храм города Егорьевска. Владыка, который об этом хлопотал, порадовался за меня и сказал:— Ну, все, ты уже на ногах. Больше у меня ни перед кем обязательств нет.Надо сказать, что мы — его приближенные — никак не думали, что он умрет так скоро. Нам всем казалось, что ему еще жить и полноценно служить по крайней мере лет пять, а то и больше. Но сам Владыка явно чувствовал приближение смерти и довольно часто говорил об этом.

В последний раз я видел его в пятницу вечером на пятой седмице Поста. Я пришел на Ордынку задолго до богослужения, поднялся к Владыке на колокольню. Приближалась Пасха, и я напечатал для него поздравления к празднику, он должен был их подписать, а я запечатать и отправить многочисленным адресатам.Я ему говорю:— То-то все удивятся, что ваши письма идут из Егорьевска.Владыка усмехнулся:— Скажут, выселили меня на сто первый километр.Службу того дня — “похвалу Богородице” — он очень любил. Непременно сам читал весь канон и значительную часть акафиста.Облачали Владыку в Алтаре.Я стоял возле него и держал митру — старинную, золотой парчи, с серебряными иконками.И тут я вдруг возьми и скажи:— Из всех ваших митр эта — самая моя любимая.Он повернулся к старшему своему священнику отцу Борису Гузнякову и сказал:— Вот умру, отдашь ему эту митру.Мы все дружно запротестовали:— Что вы, Владыка...— Живите себе на здоровье...А он, не обращая на нас внимания, продолжал говорить отцу Борису:— А в гроб меня положишь в розовой митре. Не жалей ее. Облачение розовое, в котором я посвящался...И он еще раз повторил все, что касалось его погребения.После службы я проводил Владыку к автомобилю.На прощание он мне сказал:— А ты на Пасху мне поздравление не пиши. Приедешь, так поздравишь...(И действительно, писать мне уже не пришлось, на третий день Пасхи я побывал у него на могиле.)