Дyxless 21 века. Селфи - Сергей Минаев

– Макс, я понимаю, это сложно. Но ты… ты просто сходи, а? Ничего ж не изменится. Если ты вернешься и не найдешь меня в машине, то после презентации отвезешь меня в психушку, ок? Я не слишком уверенно излагаю для шизофреника, как думаешь?

– Я вообще никак не думаю. – Кажется, он впервые говорит искренне. – Давай, мы вдвоем пойдем, а потом вернемся. Ведь если, – хитро прищуривается Макс, – если он там, мы вдвоем его увидим и потом… потом решим, что делать. Но пойдем вдвоем.

– Макс, – устало хриплю я, – нет никаких «мы». Есть я и он. Врубись уже наконец. Пойдешь?

– Пойдем вместе! – делает он последнюю попытку.

– Нет, дружище, не вместе. И вот еще что. Перед тем как ты уйдешь, давай сыграем в одну игру.

– В какую еще игру? – испуганно озирается он.

– То, что ты там увидишь, в магазине, – ты же этому все равно не поверишь. Или как доктор решишь, что я маньяк, который поверил, что он настоящий Богданов.

– Чего ты несешь-то?

– Дослушай. На тот случай, если ты все-таки решишь, что настоящий «я» там, в магазине, задай мне вопрос. Спроси что-то. То, о чем можем знать только мы с тобой. И больше никто. Я напишу ответ на бумажке, а ты вернешься и прочтешь. Договорились?

– Бред какой-то! – Макс пожимает плечами.

– Ну сделай мне одолжение! Тебе же это ничего не стоит!

– Ладно, – отмахивается он, – напиши на бумаге название наркотика, который нам с тобой продали в «Марике» летом 1997-го. На дне рождения Богдана.

– Договорились, – согласно киваю я, вытаскиваю из бардачка ручку и отрываю от пачки сигарет крышку. – Вот на ней и напишу.

Макс некоторое время уныло смотрит то прямо перед собой, то на вход в магазин. Выдыхает. Бросает на меня короткий взгляд, вытаскивает ключи из зажигания и открывает дверцу.

– Сигареты оставь, – прошу я.

Время как желатин. Дрожит, местами прогибается, но не движется. Я завяз в нем. Кажется, я физически ощущаю каждую секунду. Его нет уже пять, семь? Минут? Часов? Дней?

Курю одну за другой, весь салон в дыму, и я периодически машу перед собой руками, чтобы не потерять видимость. Движения скованны. Руки липкие. Кажется, я не дым разгоняю, а свою собственную потную панику. Мысли одна хуже другой. А вдруг он не в магазин пошел, а сразу санитаров вызвал и ждет за углом? А вдруг он к нему подошел и рассказывает, что встретил на улице маньяка, как две капли воды похожего «на тебя, Володь»? И сейчас они спустились вниз, смотрят на меня через витринные стекла и вызывают ментов. А вдруг они вместе…

Стоп. Хорош. Отпустили. Выдохнули. Окно. Окно лучше не открывать. Сидим. Ждем…

Вздрагиваю от стука в стекло. Поворачиваюсь. Вашу мать.

– Опускаем стекло, опускаем, – говорит с той стороны тощий как жердь, несуразный гаишник.

«Главное – не выходить из машины, – шепчу я, – главное – сидеть здесь».

– Да? – Я опускаю стекло.

– Сержант Дробилов, …ское отделение. Знак не видим?

– Какой знак, простите?

В последнее время я столько знаков вижу, ты бы знал.

– Шутим все, да? Знак «стоянка запрещена» висит в трех метрах. – Он машет рукой куда-то в сторону Мясницкой. – Документы ваши.

– Я… я не водитель, – говорю.

– Ну хватит врать-то, – кривится сержант, – я ж видел, как вы на пассажирское сиденье только что перелезли.

– Я? Я никуда не перелезал, чего вы…

Не получается подобрать слово, во рту немедленно пересыхает.

– Так… – Мент сует голову в салон, пристально смотрит на меня. – А че такой дымина-то? Из машины выходим!

– На… на каком основании?

– Я ща тебе покажу основания. Из машины вышел! – Мент достает рацию. – Седьмой, ко мне подойди, у нас тут водитель в хлам укуренный.

– Вы с ума сошли?! – взвизгиваю я.

– Так, из машины вышел, ща поедем на экспертизу, посмотрим, кто из нас куда сошел.

– Вы не имеете права! Я не за рулем! У меня… у меня даже прав нет! И… и документов!

– Конечно, – лыбится мент, – у вас, таких, никогда документов нет. Вышел из машины, тебе говорю!

«Макс, ну где же ты, а? Господи, ну ГДЕ ЖЕ ТЫ?!» – медленно вылезаю из машины, воруя у сержанта секунды. Краем глаза вижу, как из магазина выходит Макс, замирает и опрометью бросается к нам.

– Вон он! – кричу я сержанту. – Вон водитель!

Сержант оборачивается в сторону магазина, суровеет лицом. Резко встает мне за спину.

– Вперед пошел! – со стороны Лубянки к нам движется его напарник.

На ватных ногах двигаюсь вперед. Вот, собственно, и все. Наркоман без документов. Еще какую-нибудь кражу пришьют. Этим доказывать что-то посложнее, чем собственную нормальность Максу…

Макс догоняет нас. Подбегает к сержанту. Я слышу будто сквозь сон что-то про «водителя», «документы» и еще фразу: «Рядом стой». Это, видимо, мне.

Прихожу в нормальное состояние уже в машине. В каком-то дворе. Сигарета тлеет в его пальцах практически до фильтра. Макс уткнулся головой в руль. Мычит какую-то мелодию.

– Ну что, может, еще раз сбегаешь, сверишься? «Твикс – две палочки! Какая тебе по вкусу?» – делаю пальцы ножницами, как в рекламе.

– «Марика», – тихо говорит он. – «Марика»… бумажку… давай.

– Мел, Макс. И еще лекарство какое-то горькое. – Вытаскиваю из кармана сложенную трубочкой записку. Передаю. Он медленно разворачивает, долго читает.

– Хватит?

– Как звали того парня, что нам тогда это продал? – отворачивается он к окну.

– Помело. Катя Помело. Это был не парень, Макс. Это была девушка. А потом мы поехали к тебе, и у тебя пошла носом кровь, а я бегал вокруг и щелкал тебя на «полароид», пока не приехала твоя будущая жена, а потом…

– ХВАТИТ! ХВАТИТ! ВСЕ, ХОРОШ! – орет Макс, швыряет записку на «торпеду» и выходит из машины. Вылезаю следом. Некоторое время молчим.

– Так не бывает, понимаешь? – Макс смотрит на меня безумными глазами и отчаянно жестикулирует. – У него ВСЁ ТВОЕ: жесты, мимика, фразы, постановка головы. Повороты. Ужимки эти идиотские!

– Понимаю.

– Он ничем не отличается, Вова. Он вообще копия…

– Копия, – согласно киваю я, – я тоже сначала думал, что не бывает. А потом… что было потом, я тебе уже рассказывал.

– И что теперь со всем этим, – обводит он двор руками, – делать?

– Я не знаю, – шепчу, – я не зна-ю.

Больше не было встреч, на которые нельзя было опаздывать, писем, на которые следовало немедленно отвечать. Исчезли сроки сдачи текстов, запросы на интервью, приглашения в эфиры. Неделя теперь не делилась на до и после съемок, а зарядки телефона хватало не на восемь часов, а дня на четыре.