Сестры лжи - К. Л. Тейлор

– Ой, извини… – Я заслоняюсь рукой и даже отворачиваюсь. – Я не знала…

– Да ну, ерунда. Я привыкла быть голой. – Она умолкает. – Ах да! Ты же не из наших… Ну все, можешь смотреть.

Когда я поворачиваюсь, она уже прижала к груди одеяло. Рядом у стены стоит Айзек и покуривает. Табачный дым мало чем помогает против вони, что исходит из ведра возле его ног.

– Эмма, у тебя есть к Пауле какие-нибудь вопросы? – интересуется он вполне нейтральным тоном, однако в его позе – спина прямая как доска, одна рука заведена под мышку поперек груди – я читаю настороженность.

– Ты правда в порядке?

– А то ты сама не видишь? – И она вновь заходится визгливым смехом.

– Ты по доброй воле согласилась, чтобы тебя здесь заперли?

Я жду, что она переглянется с Айзеком, ан нет: Паула смотрит мне прямиком в глаза:

– Конечно.

Стою, пялюсь в темный угол как дура и не знаю, что сказать дальше. Пусть ее сюда и силком затащили, она не осмелится это признать, пока рядом околачивается Айзек. Он будто всю хижину заполняет своим молчаливым присутствием.

– А не надо на меня так смотреть! – вдруг заявляет Паула, резко вскакивая на ноги. Одеяло с нее сваливается, а ей хоть бы хны. – Мне это за ненадобностью. Не знаешь, о чем речь? Вот и не лезь со своей жалостью!

– Да я и не думала… Хотя действительно в толк не возьму, что тут происходит.

Она опускает взгляд на мои сцепленные руки.

– Это потому, что ты вросла в свою старую жизнь. До сих пор держишься за мысли, чувства и ценности, которые считаешь нормальными, а сама при этом несчастлива. Сколько тебе лет, Эмма?

– Двадцать пять.

Паула делает еще один шаг, теперь ее лицо в миллиметрах от моего.

– И сколькими из них ты была вправду довольна?

Ужасно тянет прикрыть нос и рот. От нее разит перегаром, к тому же тянет каким-то кисловатым душком, которому я не могу подобрать названия.

– Что было, то мое.

– «Было»? – Паула ухмыляется; в сумраке ее зубы кажутся тускло-серыми. – А может, и не было? Потому что ты до посинения можешь врать самой себе – мол, ах, до чего важна дружба, а уж семья и подавно! – но никогда не узнаешь подлинного блаженства, пока не избавишься от привязанностей.

– Паула, достаточно. – Айзек кладет руку ей на плечо. – Присядь лучше. Давай-давай, отдохни. – Он помогает ей вновь устроиться на земле и закутывает в одеяло, заботливо подтыкая его, будто родитель, возящийся с захворавшим ребенком. – Эмма всего лишь хотела убедиться, что с тобой все хорошо.

– Я пойду, – отшагиваю я назад, поближе к прохладному, чистому воздуху снаружи.

Айзек берет из-за уха самокрутку, осторожно вкладывает ее Пауле в руку. Она медленно сжимает пальцы и вставляет ее в рот, а Айзек подает зажигалку.

Тут-то я и вижу багровую полосу, которая змейкой обвивает Пауле запястье.

– Садись-ка. – Айзек легонько подталкивает меня к креслу в углу его кабинета, и мне остается только подчиниться. На часах пять утра, о чем и возвещает гонг медитационного зала, доносясь через стенку. Если он что-то вздумает со мной сделать, я закричу, и сюда сразу набегут люди.

Я слежу за ним, пока он садится на корточки возле драного коврика, который прикрывает пол между книжным шкафом и письменным столом, и принимается его скручивать. На свет появляется квадратный люк с метр в поперечнике. Потянув за вделанное в доски чугунное кольцо, Айзек с натугой открывает лаз и, опираясь на расставленные руки, сует голову внутрь:

– Кейн? Это я!

В ответ слышится неразборчивый, замогильный голос, затем скрип и треск, словно кто-то лезет по старой, расшатанной лестнице, и, наконец, я вижу перемазанный грязью, бритый череп Кейна. Он ухмыляется Айзеку, но, повернув лицо и увидев меня, теряет всю веселость.

– Как там Фрэнк? – кивает Айзек на темный квадрат проема.

– Часа два назад оклемался. Мы дали ему воды, и он что-то понес насчет руки. Дескать, сломана.

– Так… И что думает Салли?

– Она сомневается. Кости наружу не торчат, значит, это может быть закрытый перелом, а то и вовсе растяжение.

– Рукой-то он двигать может? В плече, например? Пальцами шевелит?

– Да вроде шевелил, но ведь мы потом… – Кейн кидает на меня взгляд. – А ей точно здесь место?

– Нормально всё. Слушай, посиди с ним до завтра, а там уже решим. Я не хочу оставлять его без присмотра даже на минуту. Понял?

– Ясное дело. Ну, все?

– Ага.

Голова Кейна исчезает в дыре, скрипит лестница, пока он лезет обратно в подпол. Айзек провожает его взглядом, опускает крышку люка на место, встряхивает коврик и расстилает его по полу, по ходу дела расправляя складки ладонями.

– Ну, ты как? – смотрит он на меня. – Я сам знаю, что выглядит это диковато, но где ж нам еще его пристроить, чтобы и тебе опасность не грозила? А в подполе и освещение, и раскладушка с постельным бельем.

Я согласно киваю. Голова того и гляди лопнет, а усталость такая, что даже подташнивает. Мне по фигу, что приключилось с Паулой. И на этого Фрэнка, что заперт у меня под ногами, тоже плевать. Я просто хочу очутиться далеко-далеко отсюда. Если бы не ливни, а еще вывихнутая лодыжка Ал, я бы прямо сейчас рванула под горку.

– Ты в безопасности. Сейчас-то ты это понимаешь? – Айзек протягивает руку, помогая подняться. – Эмма, очень важно, чтобы ты чувствовала себя в полной безопасности. Сейчас нет ничего важнее. Ну, почти… Ладно, я советую тебе сходить позавтракать, а потом ложись-ка поспи.

* * *

Еще не заходя внутрь, я понимаю, что в столовой полно народу. По жестяным мискам скребут ложки, кто-то смеется, кто-то переговаривается – и вся эта какофония льется в коридор, заглушая собой мягкое почмокивание резиновых шлепок по деревянному полу. Слух о событиях прошлого вечера наверняка уже разнесся, так что едва я войду, на меня уставится вся столовая. Ну, хорошо, какие есть варианты? Тайком прокрасться к женскому дортуару и торчать там один на один с воспоминаниями? Нет уж. Вернее, не сейчас. Я делаю шаг к двери – и замираю, потому что сквозь шум прорывается смех Дейзи. Звук чуждый, словно память о другой жизни. Как вообще она может веселиться, отлично зная, что приключилось? Ведь она была там, видела, в каком я состоянии… Должна была понять, что со мной произошло нечто жуткое. Так почему же она не рядом? Где ее поддержка? Мы с ней всегда подставляли друг дружке плечо, а сейчас, когда она мне нужна больше всего, – ее нет. Развернулась и ушла. Да, она хотела было мне помочь, я это почувствовала, но ей в ухо нашептала Линна – и все изменилось.

Не могу я так больше. Не позволю. Хватит.

* * *

Когда я ступаю внутрь, тишина на столовую не обрушивается. Скорее, она нисходит, плавно и постепенно: у кого-то валится из рук ложка, кто-то кому-то затыкает рот взглядом, кто-то вскидывает ладонь, привлекая внимание, еще кто-то переглядывается… Разговоры затихают, скрипят стулья, когда народ разворачивается в мою сторону; взлетают, затем хмурятся брови.