Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– После того как они отволокли в погреб первые несколько бочонков, кучера очнулись и стали им помогать, а когда повозку разгрузили, отец приказал вынести всем жаркого и вина.

– Да, я помню: Обоим кучерам было так стыдно, что они не смели смотреть в глаза Киприану и Андрею. Почему ты вдруг вспомнила этот случай?

– Когда работа была закончена, я подошла к дяде Андрею, который мылся в источнике. На груди у него был шрам в форме креста, – ответила Александра.

Улыбка сползла с лица Агнесс, точно так же как сползла тогда с лица Андрея, когда Александра указала на шрам и спросила, откуда он у него. Андрей подмигнул ей и ответил, что это след разбитого сердца, Однако она почувствовала, что шутка далась ему с трудом. Позже ей стало ясно, что шрам остался после того самого мрачного периода в жизни ее семьи.

– Она была тогда, и она присутствует сейчас, – продолжила Александра. – Тень, нависающая над всеми нами. У этой тени всегда хватало сил стереть улыбку с лица. Какая тайна скрывается в его прошлом, мама?

Агнесс опустила голову.

– Мама, я ведь тоже член семьи! Почему вы меня из нее исключаете?

– Ты вовсе не должна знать все, – повторила Агнесс и взяла дочь за руку. – Так будет лучше для тебя.

Александра оторопело уставилась на нее, а затем вырвала свою руку.

– Я устала, – заявила она. – Мне лучше пойти прилечь.

– Александра…

Александра закрыла уши ладонями и выскочила из зала. Сердце ее стучало так сильно, что ей не хватало воздуха. Она была уверена, что не ошиблась в происхождении страха матери. Это был тот самый страх, который тень снова впустила в ее жизнь. Ей бы очень хотелось, чтобы Киприан был рядом, чтобы он сказал, что ей незачем так волноваться. Но образ, возникший у нее в мозгу, обнявший ее и сказавший: «Все уже позади», не был образом ее отца. Она видела перед собой прелестное лицо, обрамленное длинными волосами, увидела сияющие синие глаза, почувствовала на себе заинтересованный взгляд. Девушка невольно провела пальцем по тыльной стороне ладони, где до сих пор ощущалось его прикосновение, сочетавшее в себе лед и пламя. Так, значит, у этого имени дурная слава? Ха! Это имя принадлежало единственному человеку, который всерьез относился к ее чувствам, который не поленился заглянуть ей в душу и выслушать ее, в то время как ее собственная семья затерялась среди тайн своего прошлого.

Это было имя Генриха фон Валленштейн-Добровича, и, когда он будто бы обнял ее, нежно прижав к себе, она ощутила, как ей стало жарко и холодно одновременно.

Аббат Вольфганг Зелендер чувствовал, как в нем все сильнее разгорается гнев. Им хватало наглости не пускать его в церковь (Как называли здесь церкви? Святилище еретиков!), преграждать ему дорогу – и это в собственном городе, да к тому же, если быть более точным, на земле, принадлежащей монастырю.

– Оставайтесь в своей церкви, а мы останемся в нашей, – заявил бургомистр. – В дружеских визитах нет никакой необходимости.

Аббат Вольфганг, от которого не ускользнуло, что в заявлении бургомистра нет не только никакого дружелюбия, но даже элементарной вежливости, стиснул зубы.

– Я не позволю вам запрещать мне что-либо, – прошипел он. – Вы всего лишь бургомистр города, который подотчетен монастырю и королю.

– Так принято у католиков, но только не у нас. Мы перешли под управление правительства Богемии.

– Это же открытый бунт, – возразил Вольфганг.

– Нет, – холодно улыбнувшись, ответил бургомистр. – Это реакция на нарушение королем договора. Превратится ли все это в буту покажет время.

– Вы рискуете головой.

– В самом деле? Оглянитесь вокруг. Я полагаю, что скорее рискуете вы.

Вольфганг услышал покашливание привратника, которого взял с собой. Когда он пришел в церковь Святого Вацлава, перед входов стояли по меньшей мере две дюжины человек. Сейчас там собралась толпа человек в пятьдесят, и ни на одном лице не было видно улыбки.

– Я сообщу обо всем королю.

– Позвольте, я сначала прочитаю ваше послание, чтобы добавить в него парочку ругательств, – нагло предложил бургомистр.

Аббат Вольфганг вскипел. Он вынужден был признать, что здесь ему не удастся снискать успех, не подвергая себя и привратника опасности оказаться избитыми или разорванными на куски. Эти события, впрочем, навлекут на Браунау гнев короля, а протестанты, имеющие тут немалую силу, вряд ли с покорностью отреагируют на королевский приговор. Собрав остатки рассудка, аббат Вольфганг уцепился за мысль о том, что он не хочет войти в историю как человек, вызвавший разрушительную религиозную войну в Богемии. Но какова альтернатива этому? Униженно ретироваться?

Неожиданно по толпе прошло движение. Пока аббат Вольфганг медленно отступал от входа в церковь, толпа разошлась в стороны, чтобы пропустить трех человек, пришедших сюда пешком из верхней части города. Их предводитель, худой старик, улыбался, оглядываясь по сторонам, и благодарил людей сухим, ироничным голосом. Когда какой-то парень, желая спровоцировать старика, заступил ему дорогу, тот, будто ища опору, взял его за плечо, резко крутанул, а затем отпустил плечо и произнес: «Сердечно благодарю, юноша. Так приятно, что у некоторых еще осталось уважение к старости». Аббат не поверил своим глазам, поняв, что простое, без украшений одеяние принадлежит католическому священнику. Но его удивление только возросло, когда он узнал старика. Вольфганг побледнел. Молодой человек, оправившись от неожиданности, сделал шаг за спину старика и при этом очутился как раз между двумя сопровождавшими его людьми. Мужчины подхватили его, один из них воскликнул «Опля!» и рассмеялся. Затем они снова поставили его на ноги и подмигнули ему, но он неожиданно побледнел и прикусил губу. Когда парень отступил в толпу, все заметили, что он прихрамывает.

– Вам здесь рады не больше, чем аббату, кто бы вы ни были, – заявил, прищурившись, бургомистр.

– Да, могу себе представить, – согласился новоприбывший. – Когда я был здесь в последний раз, во всех переулках валялись трупы умерших от чумы, и единственными, кто рисковал вылезти из укрытия, чтобы помочь несчастным, были монахи из монастыря. Как меняются времена.

Бургомистр переварил полученную информацию.

– Это было двадцать лет назад, – после паузы сказал он. – Времена действительно изменились. Кстати, кто вы такой, черт возьми?

– Симпатичная церковь, – неожиданно произнес старик, указывая на поднимающийся перед ними фасад здания. – Совсем новая. Кто ее возвел?

– Жители города Браунау!

– Все вместе?

– Католики участия в строительстве не принимали.

– Жаль. Я всегда рассматриваю церкви как нечто объединяющее. Ведь церковь – это место встречи с Богом, а не с конфессией. Как вы считаете?

У бургомистра на скулах заходили желваки, а глаза стали постепенно наливаться кровью. К изумлению Вольфганга, в толпе кто-то хихикнул, и тут он наконец понял, что толпа эта состоит из людей, а не из закрытой, безмозглой глыбы фанатиков. Но одновременно с этой мыслью его посетила и другая: как же мало нужно, чтобы подобное превращение свершилось.