Куколка - Генри Лайон Олди

Штильнер.

Летит.

«Сперва – дети. Родитель обождет.»

Профессор должен был прилететь сегодня! Похитители ждали космобестиолога.

Дурацкая депеша с Сеченя – проверка! Профессор – тамошний уроженец. А он, Тарталья, еще и помянул в разговоре с курьером графа Мальцова. Для террористов все сошлось, они приняли его за Штильнера. Профессора, небось, никогда не видели, захват готовился в спешке, снимок не успели переслать – вот и обознались.

Надо им сказать, что они ошиблись!

«И они принесут тебе извинения, малыш, – в далеком голосе маэстро Карла звучала горькая ирония. – Возместят моральный ущерб и отпустят на все четыре стороны…»

Скрипнув зубами – прав маэстро! – Лючано от души врезал кулаком по ближайшему барабану. Бумкнуло глухо и неубедительно. «Ударник» сконфузился и поспешил оставить каморку.

Непроверенной оставалась мембрана в конце коридора. Он толкнул ее плечом. Начал искать электронный замок или идентификатор – не нашел. Пнул ногой – без особого результата. Напоследок плюнув на сволочную мембрану, побрел обратно. Хоть бы Юлия пришла в себя! Вместе они что-нибудь придумают…

Помпилианка ждала его.

Нагая, как при рождении, женщина застыла посреди комнаты с гитарами, прогнувшись в гимнастическом «мостике». Тарталья судорожно сглотнул. Юлия была хороша! Смоляная грива разметалась по полу языками черного пламени. Напряглись стройные щиколотки. Холмики грудей венчали острые бугорки сосков. Полоска темных волос, с тщательностью дэпиллированная по бокам, делила лобок надвое. Бедра, призывно раздвинутые, открывали…

«Ах, если бы она соблазняла меня, будучи в своем уме! Я бы и минуты не колебался! Но она – безумна. Нельзя – так. Нельзя!»

Он отвернулся.

Стыдное и властное томление копилось в низу живота. Все-таки у него давно не было женщины. Очень давно. Эта развратная, вызывающая, откровенная, как запах течки, красота – опалена дыханием безумия, она возбуждала, отталкивая.

– Я – твоя…

– Юлия, не надо… – он охрип, а лучше бы онемел. – Опомнитесь! Мы в плену! Наша жизнь в опасности! Надо думать, как выбраться…

Слова получались казенными.

Слова скрипели песком на зубах.

Зов плоти выглядел много естественней, и побеждал.

– Да, да! Это последние минуты нашей жизни! Зачем терять их напрасно?!

Двуединый демон, поселившись в душе, раздирал новое жилище надвое. Наплевать на голос разума? Взять Юлию – сейчас, здесь, чтобы угроза смерти придала соитию дополнительной остроты? Зная, что в любую секунду…

«В постели ты ее, значит, представить не мог? А на полу? Тебе на полу больше нравится, дружок? Тут еще есть диванчик…»

Это бесчестно! Воспользоваться невменяемостью женщины… Если они выживут, он не сможет взглянуть ей в глаза! А Юлия его просто убьет! – разорвет голыми руками… Но если она права? Если никакого «потом» уже не будет? И наконец, если помпилианка навсегда останется похотливой самкой, норовящей отдаться первому встречному?

Тысяча «если» спешила оправдать подлость.

– Я иду к тебе…

Помпилианка упруго оттолкнулась от пола руками. Плавным, не слишком быстрым движением встала на ноги и танцующей походкой направилась к Лючано. Не дойдя трех шагов, она вдруг рухнула на колени, распласталась на полу – и поползла.

– Что вы делаете?!

Руки женщины обвили его колени. Юлия начала взбираться по нему, как по древесному стволу. Две вкрадчивые змеи скользили по телу, лишая воли к сопротивлению. Горячее, лихорадочное дыхание. Озноб. Напряжение.

Поцелуй.

Язык женщины метался, жаркий и требовательный.

Наверное, он бы не устоял. Юлия, с ее натиском влюбленной кошки, добилась бы своего. Но все решил случай. Мелкая досадная случайность, от которой не застрахованы даже безумцы. И он действительно не устоял – в прямом смысле слова.

Он оступился.

Сделав шаг назад, пытаясь поймать равновесие, Лючано запнулся о бухту силового кабеля – и грохнулся на пол вместе с Юлией. Кажется, помпилианка сильно ударилась. Во всяком случае, поведение ее изменилось кардинальным образом.

– Да! Бей меня! Я заслужила! Я виновата!

Сладострастный дурман, туманивший рассудок еще миг назад, рассеялся, как дым. Возбуждение не улеглось, но Лючано опять видел не нагую богиню, а несчастную, обезумевшую пленницу. У Юлии нервный срыв. Ее надо пожалеть и успокоить. А не потакать сексуальным фантазиям! Придет в себя – спасибо скажет.

«Жди!» – расхохотался Добряк Гишер.

И Лючано не рискнул цыкнуть на старого циника-экзекутора.

– Отомсти мне! Накажи за все! Я должна страдать, как страдал ты!

– Молчать! – рявкнул Тарталья тоном сержанта, взявшего за грудки строптивого новобранца. Раз Юлия склонна к подчинению, этим стоило воспользоваться. – Встать! Приказываю успокоиться и одеться. Немедленно! Вон ваша одежда. Я кому сказал?!

Разом лишившись жизненной энергии, женщина с трудом поднялась на ноги. Всхлипывая, Юлия послушно начала одеваться.

– Я никому не нужна! – сквозь слезы причитала она. – Муж меня бросил! Подал на развод, когда я… согласилась… на эксперимент! Я страдала… О, как я страдала! Если бы вы знали, Борготта! Потом мне казалось: все позади. Я ошиблась! Я одинока, Борготта! Слышите? Я одинока! Меня боятся, меня уважают, со мной считаются… меня ненавидят, меня хотят… Но никто – вы слышите?! – никто не хочет меня понять! Никто меня не любит! Ни один человек во Вселенной…

«Истерика, – отметил маэстро Карл, знаток слабого пола. – Знакомое дело. Справимся. Худшее позади, малыш.»

«Это еще бабушка надвое сказала, – возразил Гишер. – Дамочка переменчива, как погода весной. Того и гляди, опять домогаться начнет. Или голову об стенку расшибет. Держи ухо востро, дружок!»

Действительно, рыдания Юлии становились громче. Она тряслась, словно эпилептик; слова превращались в неразборчивое бормотание. Нет уж, хватит с нас «овоща»!

– Прекратить истерику! Это приказ!

Юлия умолкла так резко, что он поначалу даже не поверил. Решил: слух изменяет. Или помпилианка набирает воздух, желая разразиться очередной серией рыданий.

– Вы согласны, чтобы я помог вам?

– Да! Да! Я на все согласна! – старая песня, но в голосе женщины царил восторг. От этого делалось страшно. – На все, что пожелаешь!

– Повторяю: вы согласны на мою помощь?

– Да! Ты хочешь мне помочь? Я тебе не безразлична?

С нарочитой медлительностью она взялась за жакет, мигом раньше наброшенный на плечи.