Происхождение сионизма. Основные направления в еврейской политической мысли - Шломо Авинери

(М. Нордау)

Как и Герцль, Макс Нордау (1849–1923) пришел к сионизму после блестящей карьеры журналиста и писателя на немецком языке, будучи одним из наиболее известных и модных мыслителей конца XIX века. Его книги «Лживые условности цивилизации», «Парадоксы» и «Вырождение» поставили его в ряд выдающихся писателей и особенно эссеистов того поколения. Как и Герцль, он родился в Будапеште; как и многие другие евреи этого города, считал себя причастным к немецкой культуре, и многие его статьи опубликованы в немецкой прессе Будапешта, Вены и Берлина; много лет он прожил в Париже и, подобно Герцлю, присутствовал на церемонии разжалования Дрейфуса. Но, в отличие от Герцля, Макс-Симон Нордау — чье подлинное имя было Меир Симха Зюдфельд — был в детстве воспитан на еврейской культуре: его отец был не только писателем, но и получил посвящение в раввины[27]. Однако уже в юности Зюдфельд-сын отошел от семейной традиции и сменил фамилию, звучащую слишком по-еврейски, на другую, Нордау, несомненно вызывающую «нордические» ассоциации[28]. «Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я оставил еврейский образ жизни и изучение Торы, — сообщает Нордау в автобиографическом письме от 1896 года. — С тех пор еврейство было для меня лишь воспоминанием… Уже тогда я чувствовал себя немцем, и только немцем».

Несмотря на это, элементы острой и меткой критики европейского общества на исходе XIX века, которые содержатся в книгах Нордау, привели его и к критике эмансипации и значения ее процессов для еврейства. Присоединение Нордау к сионистскому движению (сделать этот шаг его убедил Герцль, бывший его близким другом) нашло выражение в десятках статей и речей. Но нигде его слова не были сказаны в столь резкой и отточенной форме, как в большой программной речи, которой он в 1897 году открыл Первый сионистский конгресс в Базеле.

«У еврея на Западе есть хлеб, но не хлебом единым жив человек», — в этих простых словах представляет Нордау дилемму западного еврейства, получившего эмансипацию. Нордау тревожила та же проблема, что и Герцля, а еще ранее — Пинскера и Лилиенблюма: почему именно в эпоху эмансипации усиливается ненависть к евреям, уже не основанная на старом религиозном предрассудке, а вытекающая из новой либеральной действительности, которая призвана была раз и навсегда решить вековой еврейский вопрос.

Причина этого, согласно Нордау, та, что эмансипация обречена на неудачу, и не просто неудачу исполнения, а на гораздо более глубокий крах концепции. Эта неудача является двоякой: внешней — в отношении нееврейского общества к евреям, и внутренней — в отношении евреев к самим себе в результате эмансипации.

Прежде всего, неудача внешняя. Эмансипация, согласно Нордау, происходила в условиях, таящих в себе далеко идущую иллюзию. Евреи полагали, что прочие народы даровали им равноправие и эмансипацию ввиду того, что их сознание и чувства созрели для этого. Однако выясняется, что причина дарования эмансипации гораздо более абстрактна и оторвана от конкретной проблемы отношения к евреям. В этом анализе сочетается целый ряд критических идей Нордау, направленных против культуры современной ему Европы:

«Эмансипация евреев проистекала не из сознания, что по отношению к определенной расе совершается серьезная несправедливость, что эта раса перенесла ужасные страдания и что пришел наконец час исправить эту двухтысячелетнюю несправедливость: нет, это всего лишь вывод геометрически прямолинейного мышления французского рационализма XVIII века. Этот рационализм посредством одной лишь логики, не принимая во внимание живые чувства, создал принципы, несомненные, как математические аксиомы, и настоял на том, чтобы эти творения чистого разума действовали в реальном мире. «Лучше отказаться от колоний, чем от одного единственного принципа!» — гласит известный лозунг, свидетельствующий о рационалистической практике в области политики. Эмансипация евреев являет собой еще один пример автоматического использования рационалистической системы. Философия Руссо и энциклопедистов привела к провозглашению прав человека. Из провозглашения прав человека строгая логика мужей Великой революции сделала вывод относительно эмансипации евреев, и в соответствии с законами логики был построен следующий силлогизм: каждый человек обладает определенными естественными правами; евреи — люди, поэтому евреи обладают естественными правами человека. Так во Франции было провозглашено равноправие евреев — не из братских чувств к евреям, а потому, что того требовала логика. Народное чувство, правда, противилось этому, но философия революции повелевала ставить ее принципы выше чувств».

Эта абстрактная основа обобщающего рационализма действовала затем и в других странах, воспринявших принципы Французской революции, и в том числе — принцип эмансипации евреев:

«Подобно тому, как Франция революционной эпохи дала миру метрическую систему мер и весов, так же создала она и некую образцовую духовную мерку, которую прочие страны волей-неволей приняли как очевидный для всех показатель своего культурного состояния. Страна, претендовавшая на высокую культуру, была вынуждена ввести у себя определенные порядки и институты, созданные, принятые или усовершенствованные Великой революцией, например народное представительство, свободу печати, суд присяжных, разделение законодательной и исполнительной власти и тому подобное. Эмансипация евреев была одной из таких вещей, необходимых в обиходе государства, претендующего на высокую культуру, наподобие рояля, который должен стоять в порядочной гостиной, даже если никто из членов семьи играть на нем не умеет. Итак, евреи Западной Европы были освобождены не под внутренним нажимом, а из подражания политической моде эпохи».

Иными словами, эмансипация коренится не в реальных социально-культурных условиях конкретной жизни, а в абстрактной идее; и как другие абстрактные идеи французского рационализма XVIII века превращались в карикатуру, когда делались попытки применять их там, где еще не созрели условия для их воплощения на деле, так было и с эмансипацией. Формальная эмансипация, начертанная на страницах сводов законов, находилась в противоречии с реальным народным сознанием по отношению к евреям, и так возникла напряженность, отражающая несоответствие между внешней, формальной нормой и реальным общественным сознанием.

Согласно Нордау, существует лишь одно исключение, подтверждающее правило: Англия. Там, говорит Нордау, эмансипация постепенно выросла из органического развития английской социальной и политической жизни так же, как и развитие Англии в целом — это процесс внутренний, а не основанный на абстрактных принципах или подражании таковым. «Эмансипация в Англии носит печать подлинности. Она не только записана на бумаге — она существует в жизни. Она выросла и созрела в сердцах задолго до того, как получила формальное подтверждение законодательной власти». Эмансипация евреев в Англии отвечает реальному общественному сознанию, и поэтому там не найдешь проявлений антисемитизма. Ибо антисемитизм в материковой Европе — во Франции, в Австрии, в Восточной Европе — является, согласно Нордау, результатом напряженности и разрыва между постулатом равенства, записанным в абстрактном законе, и отсутствием готовности принять евреев как равных в