Попытка контакта - Михаил Иванов

– …глянь-кось, ведут вон того под руки…

– …ранен, стал-быть?

– …убитых вроде как нету…

– …французский мундир, милостивый государь, уж тут не ошибусь. Выходит, в плен захватили…

Внимание встречающих было устремлено на доблестного «Морского дракона», а не на захваченный пароходофрегат, направившийся прямиком к доку. Между тем именно с французского корабля понесли на носилках непонятную личность, почти полностью укутанную в одеяло. Лицо, впрочем, оставили открытым, так что внимательный наблюдатель мог подумать, что обитатель носилок лишь ранен. Этот вывод был бы ошибочен.

Магистр Тифор находился в состоянии крайнего истощения и отдал распоряжение перевезти себя в снимаемый группой иностранцев дом. Он справедливо рассчитывал, что там сможет отоспаться.

Хорунжий Неболтай также умчался со всей возможной скоростью. Разумеется, заметивший это командир «Морского дракона» никак не отреагировал, полагая, что казак поспешил на доклад к своему начальству. Он был почти что прав: это было первым делом. Второе же заключалось в визите к меняле. Заполучив более чем недурную добычу, казак рассчитывал, что сумеет рассчитаться со всеми долгами и еще останется с прибылью.

У Семакова же состоялся непростой разговор с иноземцами. При сем присутствовали и другие офицеры. Подошел также лейтенант Малах.

Начал он с выражения благодарности. Ответ лейтенанта Малаха был вполне вежлив по форме, хотя и тверд по содержанию:

– Владимир Николаевич, нам льстит такая высокая оценка нашей скромной помощи. Однако позволю себе напомнить: мы в вашу войну не вмешиваемся, и потому не намерены принимать участие в боевых действиях. Магистр Тифор уж этого точно не сможет делать в ближайшее время: ему срочно надо восстановиться. Риммер, вы что-то хотели сказать?

Обращение не по имени-отчеству резануло слух русским офицерам как показатель некоторой отчужденности. Но, конечно же, никто и ничем этого не показал.

Иностранный моряк заговорил нейтральным тоном:

– Да. Со своей стороны могу оценить степень подготовленности господ офицеров и нижних чинов на уровне «похвально». Если же я ошибся, и в дальнейшем выявятся какие-либо недочеты в умениях и знаниях членов экипажа, то готов провести надлежащие занятия по предмету.

Госпожа маг жизни подняла указательный палец. Пришельцы, разумеется, знали этот жест, а местные догадались о его смысле.

Малах кивнул в ее сторону.

– Поскольку предстоит сражение, полагаю своим долгом быть на «Морском драконе».

И тут командир учудил нечто совершенно для всех неожиданное.

– Дозвольте… – и поцеловал молодой женщине руку.

Некоторое время никто не произносил ни слова. Магистр беспомощно похлопала глазами:

– Почему вы так поступили?

– Сударыня, так у нас принято делать в знак глубокого уважения к женщине.

– По какой причине вы так ко мне обращаетесь? Ведь у меня нет воинского чина.

Мичман Шёберг совершенно бездарно изобразил приступ кашля. Лейтенант Мешков притворился, что изданный им горловой звук означает вопросительное хмыкание. Лейтенант Семаков единственный из всех русских моряков понял смысл реплики, и потому, чуть улыбнувшись, заметил:

– В русском языке слово «сударыня» употребляется в качестве особо вежливого обращения к женщине и к воинским чинам касательства не имеет. Еще раз благодарю. Мне, однако, надо идти на доклад в высокие инстанции. В случае чего меня оттуда привезут весьма скоро. До встречи, госпожа Мариэла! До встречи, господа!

Прогнозы лейтенанта Семакова оказались несостоятельными. Ни один корабль противника не показался в виду Севастополя. И насчет высоких инстанций лейтенант также промахнулся. Они, строго говоря, были, но очень недолго. Все же взятие на абордаж пароходофрегата – дело достаточно неординарное, чтобы адмирал Корнилов лично поздравил командира такого корабля. Улучив момент, Семаков проверил адмиралов на негацию – сигнал не высветился. Но потом Корнилов вместе с Истоминым, извинившись перед Нахимовым, удалились. А тот продолжал дотошно расспрашивать:

– Прежде всего: каковы потери-с?

– Тяжело ранен младший унтер-офицер Зябков, ваше превосходительство. Но госпожа Мариэла его вылечила. Полагаю, с завтрашнего дня войдет в строй.

Нахимов несколько удивился.

– Что за ранение?

– Попадание осколка в сердце. В понимании госпожи лекаря пустяк, ваше превосходительство, но при условии, что раненый вовремя попадет в ее руки. Она особо заметила, что кости не были задеты, потому такое быстрое выздоровление.

– Разрешаю без чинов. Повреждения имеете?

– Имеем, Павел Степанович. В четырех местах краску поцарапало.

Сказано было с большой долей скрытой дерзости, но многоопытный Семаков не сомневался в хорошем настроении Нахимова. Как раз этот прогноз оправдался.

– Шутить изволите? Ну да ладно; в самом деле, расходы будут не из великих. Феофан Христофорович распорядится насчет маляров. Теперь по поводу того пленного. Что он поведал? И с подробностями-с!

– Прежде всего еще раз воздам хвалу нашей Марии Захаровне. Она этого Мерсье на ноги поставила. Причем утверждала, что работа не такая простая: контужен он был. Так вот: большая эскадра идет на Одессу…

Нахимов мрачнел на глазах. Понять его было можно: отразить это нападение флот был неспособен. Или способен, но ценой огромных потерь.

– Это все должен знать Владимир Алексеевич, также Владимир Иванович. Ладно, то моя забота.

– Павел Степанович, имею просьбы.

Судя по скорости реакции адмирала, эти слова ожидались.

– Слушаю вас.

– Нужно бы закупить еще гранат к гранатомету, нашего остатка только-только на один бой хватит, да и то сомнительно.

– Довольно возможно-с. Еще что-то?

– Так точно. Результат нашего боя с французским пароходофрегатом не есть результат доблести экипажа или великих качеств корабля, но большей частью следствие везения. Если бы негатор или негаторы на французе не сосредоточились на юте, мой комендор не смог бы положить гранату под форштевень. Почему и прошу в разговорах с кем бы то ни было обязательно поминать мою великую удачу, которая может другим разом и отвернуться.

Нахимов усмехнулся.

– Сказано изрядно скромно. Хвалю-с.

– Уж поверьте, Павел Степанович, не скромность говорит моими словами, но лишь трезвость воззрений. Хотя, спору нет, этот гранатомет явил себя ценным орудием. Да и мой комендор расстарался порядком. Кстати, вот представление всей команды на награждение. Извините, что не перебелено.

– Не беспокойтесь, почерк у моего писаря весьма хорош. Перепишет.