Опимия - Рафаэлло Джованьоли

В начале второй стражи он всё ещё стоял перед своим шатром, скрестив руки на груди и наблюдая за двумя римскими лагерями, отстоявшими от него один всего на четыре мили, другой — менее чем на шесть.

Одет он был в великолепный панцирь из тончайшей стали изысканной работы; посреди груди выделялся золотой конь, эмблема Карфагенской республики. Под этот панцирь враг римлян надел кольчугу из стальных колец, спускавшуюся до колен и прикрывавшую ноги и руки, а длинный и крепкий испанский меч висел у правого бока на золотом поясе, охватывавшем талию.

Внезапно Ганнибал встряхнулся от мыслей, повернулся к шатру и позвал мужественным и звонким голосом:

— Миттон!.. Юбар!..

Через мгновение из шатра вышел молодой нумидийский офицер в длинном белом плаще и сказал Ганнибалу на одном из африканских наречий:

— К твоим услугам, непобедимый Ганнибал.

— Скажи моему брату Магону, чтобы он вывел, да в полной тишине, сотню нумидийских всадников к тем воротам лагеря, что смотрят на врага; да чтобы все лошади были чёрными — скажи ему, чтобы позаботился об этом. Ты и Джискон сядете на коней и будете готовы следовать за мной.

И пока нумидиец удалялся, Ганнибал обернулся к оруженосцу Юбару, неподвижно стоявшему позади него, и сказал:

— Приготовь Алоэ, мою вороную кобылку.

Юбар поклонился и быстро ушёл.

Ганнибал вошёл в свой шатёр, снял с копья подвешенный на него сверкающий стальной шлем тончайшей работы, на золотом гребне которого развевались два снежно-белых пера, и надел на голову.

Затем он снова вышел из шатра, а через несколько мгновений Юбар подвёл к нему очень красивую резвую вороную кобылу с совершенными, точёными формами. Ганнибал схватил её левой рукой, в которой держал поводья из кожи, украшенной головками золотых гвоздей, одним прыжком взлетел в седло и, сдавив бока горячей лошади сильными коленями, в несколько мгновений подскакал к главным воротам лагеря.

Там к нему вскоре присоединился его брат Магон, безумно отважный и очень красивый и высокий молодой человек двадцати семи лет от роду, сидевший на чёрном африканском жеребце горячего нрава, а за ним виднелись сто нумидийских всадников, среди которых своё место заняли два адъютанта полководца — Миттон и Джискон.

— Следуйте за мной, — сказал им Ганнибал и первым выбрался из лагеря.

Удалившись от вала на две длины полёта стрелы, Ганнибал, ехавший первым, быстрой рысью, обернулся к остальным, отставшим от него шагов на сто, и приказал:

— Магон, быстро ко мне, а вы сохраняйте порядок и тишину.

Магон едва тронул шпорой своего африканца, как тот сделал такой прыжок, что из седла выскочил бы любой опытнейший наездник, только не Ганнибал и не Магон, потом перешёл в галоп, так что через пять секунд командующий конницей настиг верховного вождя и перевёл своего скакуна на рысь, продвигаясь вперёд рядом с лошадью Ганнибала.

— В римском лагере, — сказал тот брату, — консулы серьёзно разошлись между собой во взглядах, а так как завтра придёт очередь командовать Варрону, то не исключено, что он решится выйти на битву с нами.

— Пусть Геркулес, твой покровитель[102], способствует этому! — порывисто вскрикнул пылкий Магон.

— Поэтому я и выбрался в этот час, чтобы разведать вражеский лагерь с этой стороны реки. Если мы вдруг наткнёмся на какую-нибудь их турму, выехавшую, как и мы, на разведку, я вернулся бы удовлетворённым, потому что смог бы узнать от них о диспозиции противника.

— Кто знает, осмелятся ли они покинуть свой лагерь ночью?

— После боя, случившегося несколько дней назад между нумидийцами и их конницей, где римляне имели большое преимущество, возможно, они стали смелее и теперь боятся наших конников куда меньше, чем это было месяц назад.

При этих словах Ганнибал остановил свою пылкую лошадь; то же сделал его брат.

Верховный вождь карфагенян щёлкнул средним пальцем правой руки, скользнув им вдоль большого пальца до ладони.

При этом звуке Миттон и Джискон, остановившиеся вместе с сотней нумидийцев в пятидесяти шагах позади, галопом поскакали к братьям.

— Слушай меня хорошенько, Джискон: я с Магоном сейчас отправлюсь к римскому лагерю, который ты видишь вон там, внизу, на берегу Ауфида; он находится не далее чем в двух милях отсюда. Ты разделишь нумидийцев на два отряда по пятьдесят человек и введёшь их во рвы, обрамляющие с обеих сторон эту дорогу; продвигайтесь по ним осторожно и тихо. Если я вас не позову обычной своей дудочкой, — и он показал Джискону медную дудочку, свешивавшуюся на серебряной цепочке с шеи, — не доходя мили до римского лагеря, остановитесь и ждите меня. Если я и Магон поскачем, бросив поводья, не двигайтесь и не выходите из засады, пока не убедитесь, что можете окружить наших преследователи. И помните, что в любом случае все они мне нужны живыми.

— Хорошо, всё будет исполнено, как ты приказал, — сказал Джискон.

— А теперь дай-ка мне своё копьё, — добавил Ганнибал.

Джискон протянул копьё, у Магона было своё.

Ганнибал и Магон пришпорили своих скакунов и, промчавшись галопом минут десять, оказались в двойной дальности полёта стрелы от римского частокола.

— Бодрствуй! — крикнул часовой преторианских ворот, всего в пятидесяти шагах от которых остановились Ганнибал и Магон, прячась за развалинами домика, мимоходом сожжённого карфагенянами пару дней назад.

— Бодрствуй! — повторил часовой, стоявший на углу палисада, между преторианскими воротами и главными, находившимися справа от них.

Этот оклик повторили по очереди все часовые, и он снова вернулся к преторианским воротам, откуда раздался впервые.

Спокойствие снова воцарилось на сторожевых постах и длилось, не прерываемое ничем, около четверти часа. Но внезапно Ганнибал, в глубочайшем молчании прислушивавшийся к малейшему шуму ушами человека, до девяти лет воспитывавшегося в военных лагерях, слегка вздрогнул и, приложив левую руку к уху, наклонил голову вперёд, стараясь ещё больше сконцентрировать своё внимание.

Какой-то шум, сначала неуловимый, потом ясный и отчётливый, достиг его слуха: очевидно, вели коней на водопой.

И великий полководец не ошибся.

Через десяток минут из римского лагеря стали выводить коней: по тридцать штук за раз; при каждой партии шли пятеро пеших, они вели коней к реке.

Ганнибал склонился к уху Магона и едва слышно прошептал ему несколько слов.

Животным давали напиться, потом их вели назад, а из лагеря, им на смену, выводили новые партии.

Внезапно Ганнибал и Магон, опустив копья, выскочили из своего укрытия и, пришпорив скакунов, в один миг оказались возле римских коней; те, застигнутые врасплох и устрашённые топотом двух несущихся на них животных, заржали, всполошились, стали наталкиваться друг на дружку, а некоторые побежали, сломя голову, в разных направлениях.