Жаркое лето и зима 1918 - Александр Дорнбург

но главная проблема состоит в том, чтобы прожить достаточно долго, чтобы насладиться этой репутацией.

Итак, сложившаяся обстановка. На севере, Россия, заболела страшной болезнью всех побежденных, внутренней распрей, завершившийся установлением жесточайшей диктатуры. О, какой ужас творится теперь в Москве, в Рязани, в Воронеже, повсюду в России. Темнота, голод, холод. Плач женщин и детей и пьяные оргии дикарей, сопровождаемые расстрелами... В Российском большевистском рейхе не прекращаясь -- вот уже четвертый год гремят выстрелы, льется кровь и сироты, без дома и крова, массово умирают от голода ... Когда ж она кончится, заваруха эта?

При этом все хотят быть палачами, а не жертвами: в ряды коммунистической партии уже вступило около полумиллиона человек! Вот же петушары! Советские власти натравливают свой озверевший несчастный народ на нас, людей которые упорно работают, у которых поэтому есть продукты, уголь и прочие блага. Говорят - идите и забирайте! И с севера на нас постоянно шли армады прекрасно вооруженных солдат, с аэропланами, бронепоездами и бронетехникой, бронеотрядами, артиллерией и прочим. Перевес, однако.

«Добровольцы» нам совершенно не помогали, а, наоборот, сманивали донских казаков дезертировать в свои тыловые части. Формирующейся на Дону Южной ( русской) армией, состоящей из воронежских и саратовских крестьян беглые русские генералы упорно пытались завладеть, и так же забрать к себе. С какого такого перепугу - не понятно.

Более того, "добровольцы" вредили нам по мелочам, где только могли. Отмечу, что особенно удивительную близорукость и тупое упрямство, кроме Деникина, еще проявляли генералы А. Драгомиров и Лукомский. Им то что? Нахлобучил шапку - и гуляй, а нам потом расхлебывать. Это порода такая. Подожгут - и в сторону, а другие за них отдувайся. Единственное, что их заботит — успеть бы набить кошелёк до того, как всё рухнет. Ублюдки без мозгов и совести! Война - бедствие, конечно, но всех она поставила на место, помогла выявить, кто сталь, а кто пыль.

Дону самому было не по силам справиться с многомиллионной, потерявшей голову Россией. Домашнее хозяйство стонало без рабочих рук, гибло и разваливалось. Пришлось в ущерб делу, уволить наиболее старых казаков для реализации урожая. Не сделать этого было нельзя. Дону грозила бы голодная смерть. Положение Войска Донского становилось все более и более критичным. Оставаться дальше в тех же условиях, значило бы рисковать потерять и то, что было уже сделано. Требовалось найти какой-то выход из сложившегося тяжелого положения.

Создавшаяся обстановка указывала на необходимость сформирования из крестьян Воронежской, Саратовской и Астраханской губерний, Русской армии, которая могла бы приступить к освобождению своих губерний от Советской власти. Но нам в этом начинании всецело мешали. Мы постарались подобрать командира Южной армии из числа наименее отмороженных Добровольцев, не испытывающих жгучей ненависти к казакам.

Попытки генерала Краснова найти в высших кругах Добровольческого командования популярного, но адекватного, русского генерала на пост командующего Южной армией, закономерно окончились оглушительной неудачей. Атаман решил с этой просьбой обратиться к герою Львова и Перемышля -- безупречно честному и стоявшему вне политики генералу от артиллерии Н. И. Иванову. Принципиально не отказываясь, генерал Иванов, однако, прежде, чем окончательно принять предложение Атамана, решил поехать в Екатеринодар и заручиться благословением генерала Деникина.

Как принял его главнокомандующий, какой разговор произошел между ними, мне неизвестно, но только генерал Иванов вернулся из Екатеринодара крайне мрачным. Видно было, что тамошняя атмосфера удручающе подействовала на старика. Тем не менее, считая формирование армии полезным русским делом, как он сам заявил Атаману, генерал Иванов согласился стать во главе этой армии, с подчинением Донскому командованию.

Здесь я не могу не отметить ( из опыта личного общения), что в это время генерал Иванов уже сильно сдал. Ужасы революции и издевательства солдат, оставили на нем глубокий след. Заметно было, что временами ему начинает изменять память. Мне памятны наши долгие беседы о нуждах Южной армии. Кончив, бывало один вопрос, мы переходили к следующему, но генерал Иванов, тут же забыв, очевидно, вновь возвращался к первому вопросу, уже окончательно решенному. Так порой несколько часов дорогого времени уходило непродуктивно на подобные разговоры. В общем, я понял что это тоже не вариант и придется выкручиваться, как обычно, самим.

Тем более что обстановка на севере все более ухудшалась. Красных сейчас в Воронеже собралось, как собак нерезаных. Против нашего северного фронта действуют до 150 тысяч красногвардейцев, с артиллерией и бронетехникой. Они отправились с Русской равнины, чтобы преподать урок кучке донских бунтовщиков быстро и решительно, и еще не начали понимать масштаб грозящей им опасности. Большевики продолжали свое наступление ударным кулаком из 15 тысяч элитных бойцов, во главе с переброшенной из Поволжья Нижегородской дивизией. На нее советское командование возлагало особенно большие надежды, так как она, как на подбор, состояла из отчаянных мерзавцев. Вооружённый пролетариат, идущий в "свой последний и решительный бой", может всё!

В этот период боев, успех сначала склонился на сторону красных. Им удалось отбросить наши части, казаки полностью очистили Воронежскую губернию, уже сдали Калач, из которого я так недавно приехал, и теперь наши бойцы с упорными боями отступали по голой степи от границы Донской Области, уйдя уже на несколько переходов в глубь края.

Вперед пошли большевистские колонны: семьдесят тысяч человек, огромный таран, направленный на врага, осененные кумачовыми знаменами. Гремя огнем и сверкая блеском стали ползет бронетехника, штыки жаждут крови, сапоги топчут поля. Смерть идет! Смерть. Колонны нападавших устрашали числом: они производили огромное впечатление на гражданское население, приводили его в ужас – но не на казачьи части. Но это была концентрированная против нас мощь России, гордость России, следствие тактики призывной отмобилизованной армии; эти колонны, сердце атаки Троцкого, и казалось, что никакая сила в мире не сможет их остановить. Волки не успокоятся, пока не затравят добычу!

С неба эту армаду, выстроившуюся, словно на параде, прикрывала многочисленная авиация. Она как смерч налетала на казаков, сыпала нам на головы бомбами, стрелами, уничтожала из пулеметов. Расстреливали в упор, уничтожали пулеметным огнем. Революция опрокинула все понятия. Зачастую немецкие или австро-венгерские летчики на британских "Хевилэндах" толпами сражались за Советскую Россию, тогда как летчики русской национальности преимущественно сражались за свой народ. Вот так-то. А иначе бы откуда большевики пилотов на свои самолеты брали бы? Сколько летных школ в России? Всего две! В Гатчине у красных и Севастополе у белых. А в Добровольческой армии на один аппарат приходится целых четыре пилота, так что летчики в основном у нас берут в руки винтовки...

К началу революции в России "оказалось" пять миллионов