Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг

Утром выбрался из дому, долго брел по пыльным еще пустынным улицам. Вышел за заставу, за реку, на широкую дорогу, по которой только-что десятки ног притоптали желтоватую слежавшуюся пыль.

Котомка подталкивала в спину, вязочки резали ключицы и грудь, ноги туго взрыхляли дорогу. Но где-же Петьке заметить все это? Широкой дорогой идет он, на верную дорогу выводят ноги, ноги, которым жарко и неудобно в истоптанных, со сбитыми каблуками сапогах.

Торопится Петька. Старается догнать уходящий впереди отряд. А солнце кусает. Жаркое, выкатилось оно из за гор и давит Петьку своими неуемными ласками.

Идет Петька, торопится и на ходу грызет крендель. А во рту сохнет: пить хочется. Все обмозговал Петька, а про воду-то и забыл.

Изгрыз один крендель, передохнул от еды. Потом, когда уж ситцевая рубаха прилипла к телу, вяло погрыз другой — и незаметно съел его. И уж когда принялся за третий (не может Петька без того, чтоб не пожевать!), впереди на взгорье, на повороте трактовом задымило — запылило: догнал все-таки Петька кого нужно было. Заколотилось в груди, жарче стало, будто два солнца выкатились над головой; зазвенел:

— Товарищи!..

Задние остановились, подождали.

Оглядели Петьку.

— Ты зачем? Ты куда?!

А у Петьки вся рожа потная изнутри светится.

— С вами я… белобандитов бить!..

Загрохотали. Засмеялись. Кричат передним:

— Эй, товарищи! Глядите-ка боец новый нашелся!.. Смотрите-ка!..

Весь отряд остановился из-за Петьки.

Обступили его, смеются, пошучивают.

Но, рассталкивая других, вышел военком. У Петьки померкла заря на лице. Смутился. Чует неладное.

А военком злой, не укусишь его смехом, не поддастся:

— Ага! Ты это?!.. Приплелся!.. Ну, нет, шалишь… Макаров! Пристрой этого шпингалета возле себя. До Хомутовой дойдем, там сдашь его, чтоб отвезли в город… Немедленно!

Потускнел Петька, закис. Против военкома ничего не поделаешь.

Отряд вытянулся, зашагал. Возле ухмыляющегося, скуластого Макарова Петька. А мешёчек так и отстукивает в спину, словно проборку задает. И веревочки впиваются ядовито в грудь, и ключицы. Ноги по пыли бороздят сбитыми каблуками. Невесело. Хоть и посмеиваются бойцы, а невесело.

Пришли в Хомутово. Отряд недолго передохнул и пошел дальше, а Петьку сдали на руки какому-то бородачу шутнику с наказом — доставить Петьку в город.

— Ну, рестант, — похлопал бородач шершавой рукой по Петькиной котомке, — по первоначалу пойдем-ка к бабам… Щербой они тебя угостят. Похлебаешь!

Хмурился Петька, посапывал носом (чуть было плакать не стал, да спохватился во-время), а щербу крестьянскую похлебал с аппетитом. В охотку поел и хлеба свежего, теплого, пахучего, какого дома никогда не едал…

Поел — словно отлегло немного от сердца. А тут в избу вваливаются три красноармейца и между ними Макаров. Встрепенулся Петька:

— Вы разве не ушли?

Посмеиваются.

— Будто, значит, ушли… А между прочим, в заставе мы.

Не совсем понятно Петьке, но и не расспросишь Макарова; глаза сибирские, хитрые смеются, но прячут что-то.

Увел Макаров бородача в куть, о чем-то побубнили там. Вышли в горницу, а из горницы на улицу, в деревню. У порога приостановился Макаров, глянул на Петьку.

— А ты, товарищ, ежели охота, поброди здесь… к речке сходи, искупаешься… Некогда тебя нонче в город отвозить…

7

Петька вышел из избы. Широкой улицей прошел он к поскотине. А оттуда полями по извилистой, поросшей травой, дороге добежал до речки.

Речка мелкая, быстрая. Струит воды по пескам, по каменьям. Обставилась по берегам кудрявыми тальниками.

Сбросил с себя Петька одежду, стащил сапоги и — ух! — в воду. Забурлил, вспенил вокруг себя; переломилось солнце в трепетных, текучих кругах. Хорошо в воде. Забыл Петька обо всех своих огорчениях, о неудаче своей забыл: до того ли? Раздолье-то какое!..

Поплескался, пофыркал, перебрел реку в брод. Вышел нагишём на ту сторону. Змейками стекает поблескивающая на солнце вода с худенького смуглого тела. Слиплись на лбу волосы, в глаза лезут. Петька отстранил их пальцами, пригладил. Присел на берегу и задумался.

Раздвинулись тальники, зашуршала галька под чьими-то ногами. Оглянулся Петька: видит, выходит из тальниковой заросли высокий человек.

— Эй, мальчик!

Вскочил на ноги Петька, глядит на этого новоявленного:

— Чего надо?

— Купаешься?

— Купаюсь… А вам что?

У Петьки неизвестно откуда неприязнь какая-то к этому неизвестному.

— Да ты чего боишься? — смеется тот. — Не съем я тебя. Не бойся.

— Я не боюсь… — обижается Петька. — Вовсе я не боюсь…

— Ну, а если не боишься, так скажи-ка, мне, милый, вот какую штуку…

Пришедший подошел вплотную к Петьке и положил руку на голое мокрое плечо.

— Скажи-ка ты мне вот-что… Ты Силантия Ерохина, хомутовского вашего, знаешь?

Петька вздернул плечём: чужая, горячая рука медленно соскользнула с него. Петька совсем уже собрался рассердиться: свинство какое! Не видит разве этот тип, что Петька городской! Но что-то чуть-чуть дрогнуло в Петькиной груди. Он взглянул на этого незнакомого, и только сейчас разглядел, что у того тонкое лицо с пушистыми усами, колющие глаза и узкие, идущие вверх к вискам, брови. Еще заметил Петька, что на незнакомом ловко, по-городскому, сшитая рубашка с ременным поясом.

И Петька внезапно, неожиданно для самого себя соврал:

— Знаю.

— Ну, вот… Ты этому Силантию скажи: хлеб, мол, теперь нужно в Березовую Елань возить… Не перепутаешь? В Березовую Елань!?

— Нет, не перепутаю! — вздрагивается, бьется что-то у Петьки внутри; бьется быстро, безостановочно.

— Ну, хорошо… Прощай.

И опять зашуршала галька. Снова колышутся тальники, раздвигаются, смыкаются. И нет этого незнакомого, высокого.

Петька оглянулся. Поглядел в тальники. Потом бултых в воду и, разбрызгивая пену и ломая веселые солнечные круги, пошел обратно, туда, где свалена одежонка. Оделся, встряхнулся и бегом в деревню.

Нашел бородача:

— Где Макаров?

— Какой такой?

— Да красноармеец, старший который…

— A-а… этот. Тебе зачем?

— Надо мне! Очень даже. Спешное дело!..

— Спешное?! — смеется бородач. — Отколь у тебя спешные дела?

— Да вы скажите!.. Ей-богу спешное дело!.. Ей-богу!.. (Ай, Петька, еще в комсомол тянешься, а от бога отстать не можешь!..)

Бородач поглядел, подумал:

— Сиди в кути… Сейчас будет тебе старший.

И позже, недолго времени прошло (а Петьке показалось, что очень даже долго), пришел Макаров.

— В чем дело?

Петька, захлебываясь, рассказал о своей встрече. Макаров вытянул шею и щелкнул языком.

— Ага!.. Молодчага, товарищ!.. Этак мы их живыми заберем!.. Сами лезут в руки.

— А кто это? — сунулся Петька с расспросами, но Макаров поглядел на него и сказал:

— Ты вот что, ты посиди-ка теперь в избе… Будет бегать-то.

8

Убежать-бы из избы туда, где Макаров и другие затевают жуткое, интересное. Но не уйдешь: строго приказано сидеть на одном месте. Это не Юлия Петровна, здесь не отвертишься, не