Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Скибинских (Лихно)

топили… Зимой в пальто спали, помнишь?

— Я это никогда не забываю, — тихо ответила Вера. — Ну и что?

— А то! — закричала уже со слезами Лариса. — То, что эти девки ничего такого не знали и знать не хотят! Все у них — и вода, и газ, и сортир, и телевизор — а им все мало, их еще и уважай, еще расстелись перед ними!

Она выкричалась и умолкла, тяжело переводя дыхание. Вера тоже молчала. Потом тронула ее за плечо.

— Одиноко тебе, Лариска… Да?

Лариса сбросила с плеча ее руку, сказала устало:

— А тебе — нет? Ты, что ли, не одна?

— Конечно, я одинокая, — просто ответила Вера. — Но все же не одна я — с людьми.

2

Субботу-воскресенье в общежитии любили. Вы скажете: естественно, кто же не любит эти два выходных? А вот представьте, когда в город приехала компания шустрых социологов из столицы и провела опрос, подавляющее большинство народа из мужского общежития высказалось за отмену двух выходных, объявление только одного и сложение всех вторых дней в дополнительный ежегодный отпуск.

Объяснялось все просто. Город был хоть и большой, а все равно невелик. И особых развлечений, кроме кино да заезжих редких гастролеров, для мужчин не было. Пресловутый «козел» надоедал уже в субботу. И потому воскресенье да практически уже и конец субботы употреблялись мужчинами для другого печально общеизвестного способа убивания времени. Вытрезвители воскресной ночью были полны, цеха утром в понедельник — пустынны.

Ну а в женском общежитии тот же опрос социологов дал, конечно, обратный результат. Большинство голосовало за два выходных. Женщины всегда найдут себе работу после работы — уборка и постирушка, глажка и шитье у них никогда не кончаются. И читают они больше мужчин, и учащихся в вечерней школе и в институтах среди них больше. А маникюры-педикюры-прически? А просто, наконец, почесать язычки или пошептаться о сокровенном с подружками, в общем, как-то разрядиться, расслабиться — это ведь тоже женщинам необходимо.

Вера воскресным утром прохаживалась по аллее перед общежитием, постукивая сапожком о сапожок, зябко поводя плечами. Видимо, прогулка на морозе затянулась.

Она прошла до конца аллеи и повернула обратно, но из кустов вывалился парень в распахнутой куртке и без шапки. Пошатываясь, он встал перед нею — бывший таксист, а ныне мойщик таксопарка, буйная головушка Митька Шаповалов.

— Здрасьте, Вера Николаевна, мать всея Руси!

Митька низко поклонился ей и еле удержался на ногах. Вера хотела его обойти, но он, пошатываясь, преградил ей дорогу.

— Не спеши, поговори с одиноким путником.

— Да как с тобой, Митя, разговаривать, — миролюбиво сказала Вера. — Ты ведь уже с утра…

— Ошибаешься, я еще с вечера! — не без гордости сообщил он. — Чтоб ты знала, я — Стендаль!

— Кто?

— Писатель был — Стендаль: пил красное по-черному!

Он довольно заржал собственной остроте, но вдруг зло перекосился и схватил Веру за лацканы пальто.

— Слушай, мать-заступница! Кончай Люську от меня отвращать! Еще ей слово против скажешь, — я тебя…

— Брось, Митька! Сообрази лучше: не я Люсю отвращаю, а рожа твоя непросыхающая. Извини за прямоту.

Вера отстранила его и пошла по аллее. Митька уже без всякого куража поплелся следом, заговорил с тоской:

— Люблю я ее… Жить не могу, как люблю!

Вера тоже ответила без резкости, даже сочувственно:

— Любви нормальный человек радуется, а ты пьешь.

Митька остановился, напряженно задумавшись над этим тезисом, потом объявил:

— Так я ж пью потому, что Люська меня гонит!

— Она гонит потому, что ты пьешь, а ты пьешь, потому что гонит… Замкнутый круг получается, да?

Митька только тяжко вздохнул. И осторожненько поинтересовался:

— А этот… Игнатий Петрович… он что, совсем в рот не берет?

— Почему же, берет. Но — в меру.

Митька вновь задумался. Наверно, пытался осмыслить немыслимое: как это человек может знать свою меру заранее? Решения этой загадки он, видимо, не нашел и задал второй осторожный вопрос:

— Готовишь… бракосочетание?

— Не я готовлю. Это им самим решать.

Митька снова рванул ее за лацканы пальто и заревел:

— Я им решу! Я их жизни решу, и себя решу, и тебя решу…

Но вдруг от чьего-то мощного удара Митька отлетел носом в сугроб. А выбравшись на свет божий, отряхиваясь и отплевываясь, увидел стоящего над ним коменданта Фролова.

— A-а, пират! — криво усмехнулся Митька.

— Чего-о? — с угрозой шагнул к нему Фролов.

Вера вклинилась между мужчинами.

— Прекратите! Ну что вы… Митька, иди домой, мы с тобой потом поговорим! Виктор Петрович, да он же пьяный, не трогайте его…

Она вертелась между ними — то к одному лицом, то ко второму, сдерживая рвущихся друг к другу бойцов. Наконец ей удалось оттащить Митьку подальше, приговаривая:

— Иди, Митенька, отдохни… отдохни… Мы еще побеседуем, все обсудим…

Обмякший Митька покорно удалялся. Но на прощание пригрозил:

— Ниче, пират, мы еще встренемся!

Фролов снова рванулся к нему. Вера бросила Митьку, схватила под руку Фролова и повлекла его к общежитию, давая парню возможность уйти.

— Не надо, Виктор Петрович, ну будьте выше, успокойтесь…

Фролов шел за нею не упираясь, но успокоиться не мог.

— «Пират», а?! Уже не первый раз я слышу — «пират»… Кто ж это, интересно знать, додумался?

Сейчас, конечно, был не самый подходящий момент для Веры признаться, что первой до этого «додумалась» именно она. Вера лишь спрятала невольную улыбку и поспешно сменила тему:

— Виктор Петрович, говорят, вы в области кафель получили?

Фролов легко поддался, переключился с одного больного вопроса на другой.

— Получил? Не то слово. Пробил, прорвал, прогрыз!

— Ну, мы и не сомневались, — одобрила Вера, — вы же у нас молодец!

— У вас? Я тут у вас вообще черт знает во что превратился!

И Вере пришлось выслушать изложенную с непривычным для него жаром и многословием точку зрения Фролова на то, во что он тут у них превратился. В какого-то завхоза! Нет, хуже — в Плюшкина! Он теперь трясется над каждой железкой, подбирает гвоздики, складывает стеклышки… Точный Плюшкин! А еще этот замдиректора комбината, он же друг детства Илья Ефимович, своим скопидомством и жмотничеством превратил его в какого-то менялу базарного! Шифер недавно махнул на умывальники, паркет на олифу…

Фролов вдруг прервал горестный монолог и спросил:

— А что это за тип?

— Кто? — не поняла Вера.

— Ну этот… что на вас напал.

— A-а, Митя? Он не напал, нет. Это на него самого любовь-тоска напала. А он вообще-то парень неплохой, только…

— Только водка плохая, — подсказал Фролов. — Ага, это дело известное.

Вера промолчала. Они подошли к общежитию. Он стал подниматься по ступеням