Последняя капля желаний - Лариса Соболева

М-да, что такое рыцарь печального образа, ребята явно не знают, но спросить постеснялись. Ничего, пополнят знания, он их заставит. Да и не безнадежны они, просто опыта у них мизер.

Дефицит времени Санька ощущала постоянно, это притом, что господин следователь «разгрузил» ее, пообещав заняться лично случайно всплывшими смертями. Крайний запретил ей копаться в убийствах, это же опасно для ее жизни, и Санька подчинилась. Она занималась подбором адвоката, частично руководствуясь советами Михайлова, частично опираясь на собственную интуицию, но, конечно, решающую роль сыграют финансовые возможности, а они трещат по швам. Санька отказалась от автомобиля Глеба, поставила машину в гараж, решив пользоваться ею в крайнем случае, иначе бензин сожрет и ее в придачу к деньгам. Пока справлялась, но возникли некоторые проблемы.

Приехал отец Глеба – ему Санька врала то же, что и родной сестре, которая просто оборзела в последнее время: подай ей мужа, хоть из-под земли достань, мол, что-то от нее сестра скрывает. Отец Глеба Саньке поверил, навестил Жанну, успокоил, фруктами и едой нагрузил – не надо тратиться несколько дней – и уехал на дачу. Санька вздохнула свободно.

Но лечащий доктор… вот кто «сюрприз» преподнес: Жанну можно через пару деньков выписать. Тут Санька сама не своя стала. Во-первых, наехала на врача, дескать, нельзя выписывать сестру, она же неуправляема, кинется домашними делами заниматься – и снова возникнет угроза выкидыша, если не хуже. Во-вторых, его возражения слушать не желала. В-третьих, он психанул и сказал, что можно оставить сестру хоть до самих родов – заплатите только за содержание, а законный лимит вышел. Против лимита Саньке нечего было возразить, нос она повесила.

Ситуация возникла тяжелая, сама по себе не рассосется, что-то нужно для этого делать. Санька звонила Юрию Петровичу, а тот еще не закончил изучать дело по убийству Виктории Красиной. Два дня изучал – куда это годится? Эдак он до родов Жанки будет расследование вести, к тому времени ребенок убежит из живота. Осталось действовать самой… Да, дед настоятельно просил, даже требовал, чтобы она не лезла с инициативой в расследование, а то станет пятым трупом, но что же делать? Санька предложила ему по телефону великолепный выход: выпустить Глеба под подписку о невыезде (Михайлов подсказал), следователь покряхтел и сказал, что пока не может этого сделать. А раз так…

Она по совету Михайлова остановила выбор на одном из адвокатов, собиралась оплатить его услуги, а потом встретиться с Борисом или мужем Ии – с кем удастся. Борис… любопытная фигура, разве нет? Безумно, безнадежно влюбленный, казалось бы, вздыхай себе на луну и стихи о любви сочиняй, но он почему-то предпочел настучать Варгузову на шефа – разве это порядочно?

Не менее любопытная фигура – муж Ии. Что он там чувствует? Его же бросила такая красавица, должно быть, удар по самолюбию нанесла чудовищной силы. Римма Таировна говорила, что он симпатичный парень, но это же в ее представлении. Скорей всего, Константин уступал Рудольфу Тимофеевичу по всем статьям, а такие люди остро переживают оскорбления и обиды. Тут и ревность наверняка сыграла злую шутку, и самолюбие задето – в общем, надо с ним поговорить и понять.

Поскольку предстояло встретиться с мужчинами, Санька тщательно готовилась. Кого они с ходу не выставят за дверь? Конечно, только очень симпатичную девушку, ведь у всех срабатывает инстинкт размножения, красивой женщине отказать сложнее, чем заурядной. Санька впервые за все время, что пребывала в городе, надела платье и туфли на высоких каблуках – неудобно, просто какой-то кошмар! Но от куртки не отказалась, собственно, другой верхней одежды она попросту не привезла. Нет, есть, конечно, но зимняя куртка, она не годится в осеннее время года. Санька наносила последние штрихи перед зеркалом, как вдруг звонок!

– Да, Михал Михалыч?

– Ты сейчас где?

– Дома. Собираюсь выходить, у меня встреча с адвокатом…

– Я подъезжаю, выходи, сначала поедешь со мной.

– Куда?

– Узнаешь. Мы нашли того, кто украл полотенце.

– Бегу!

Санька засуетилась: схватила сумочку, ключи, натянула куртку, кинулась к двери… Карточка! Чуть не забыла. Карточка с деньгами Глеба лежала на полке перед зеркалом в прихожей, это самое видное место. Ее Санька положила в кармашек сумочки (сумку тоже взяла из разряда нарядных, к сожалению, единственную в ее гардеробе). А пылища на полке! Некогда было убираться, Санька здесь лишь ночевала, квартира скоро паутиной зарастет. А вдруг Михайлов зайдет? Ну, дальше прихожей он не двинется, а если захочет чая выпить, то за кухней Санька успевает следить. Она сбегала за тряпкой, вытерла пыль с полки, тщательно протерла поверхность зеркала и тумбочки для обуви.

Она выбежала из подъезда, когда машина въезжала во двор, Санька забралась на заднее сиденье к Михайлову и, забыв поздороваться с Рыбалкиным, который сидел за рулем, скороговоркой и без пауз выпалила:

– Кто украл? Этот человек сознался? Он сказал, кому отдал полотенце? Как вы догадались, что это он? А куда мы едем?

– Женщина, помолчи, – осадил ее Рыбалкин. – Сто вопросов, и все подряд! Где можно вставить ответ?

Она не успела ни извиниться, ни повторить вопросы, как вдруг Михайлов, глядя на нее подозрительно, на манер строгого папаши, который не разрешает дочери красить ресницы и губы, спросил:

– Куда это ты так нарядилась?

– А что, нельзя? – дернулась она, задетая и его тоном, и его отношением. – Плохо?

Не понравился ему наряд, по физиономии видно. Да, в платье и туфлях нет ничего необыкновенного, к тому же они банального черного цвета, но с его стороны намекать на заурядность наряда с китайского конвейера просто некрасиво. Санька, если бы даже и была богатой, за тряпку с двумя швами не отвалила бы целое состояние. Но как досадно! Разумеется, она рассчитывала на некоторый эффект, потому что в зеркале сама себе понравилась. Она поджала губы и нахмурилась, но Рыбалкин спас положение:

– Санька, ты чего иголки выпустила? Да ты нас просто сразила! Ты же у нас самая красивая, верно, Михал Михалыч?

– Верно, – с легкостью согласился тот, значит, так не думал.

– Мы, может, тебя ревнуем! – снова подал голос Рыбалкин.

– К кому? – буркнула она, косясь на Михайлова.

– Ко всем, кто на тебя посмотрит, – опять нашелся Рыбалкин.

Льстивые слова сказал не тот, от кого хотелось бы их услышать. Санька вдруг позабыла, зачем села в машину, наверное, временный провал в памяти вызван многодневным напряжением, когда внезапно, без ощутимой усталости, требуется минута релаксации. Или пауза, чтобы вдохнуть побольше воздуха и, набравшись заодно веры в себя, ринуться дальше спасать своих близких. Потому она и переключилась на улицы города…

Там, в небольшом проеме окна, пробегал другой мир, чужой, в некоторой степени враждебный, он как бы не соприкасался с теми, кто сидел в салоне автомобиля. Там много людей, так много, что неясно, как они все помещаются в этом городе, чем живут. Неужели на всех хватает работы, воды, воздуха, неба? Неужели все они любят, страдают, радуются? Для Саньки эти люди, мелькавшие за окном и не запоминавшиеся, не имели никакого значения, они – ничто, а она есть. И то, что с нею происходит, видится ей глобальным и несоизмеримо важным, так глубоко чувствовать и переживать не может никто из тех, кто шагает по улицам. Но все они наверняка думают, как и она, в этом люди одинаковы, отличаются друг от друга желаниями, а желания могут никогда не совпадать…