Ищи врагов среди друзей - Максим Гарин

– Запомни, братан, – сказал он. – Таких вопросов никогда не задавай. Ментов бояться – это западло, понял? У них своя работа, у нас своя. Это как футбол, понял? Ты в футбол играл когда-нибудь? Ясное дело, все играли. Ну вот. Ты, когда с вратарем или, там, с защитником один на один выходил, боялся его?

Кравцов неопределенно повел плечами.

– Бывали такие, что и боялся.

– А, – понимающе сказал Шуруп, которого собственная лекция привела в благодушное настроение, – это понятно. Такие козлы везде бывают – ив ментовке, и у нас, и везде. Взять, например, того урода из автобуса, который с бабой. Глянешь на него и сразу видно: отморозок, никакой закон ему не писан. Бычара долбаный, бесхозный, рога обломать некому, вот он ими и машет направо и налево.

– Уже не машет, – с законной гордостью напомнил Кравцов.

– Да, – согласился Шуруп, снова поворачиваясь к зеркалу и принимаясь причесывать свои и без того прилизанные волосы, – уже не машет. Это ты молодец, чисто сработал. Вообще, ты заметил, что за пару дней ты уже троих замочил? Знаешь, какой срок тебе ломится?

Кравцов внутренне похолодел: в таком контексте он о своих подвигах на службе у Самарина как-то не думал. «Путает, – решил он. – Проверяет, головастик хренов, шуруп недоделанный».

Он посмотрел на Шурупа и заметил, что тот внимательно наблюдает за ним, глядя в зеркало. Кравцов придал лицу равнодушное выражение.

– Ерунда, – сказал он. – А что мне было делать? Владик приказал, Владик и отмажет.

– Владик? – с сомнением переспросил Шуруп.

Он тщательно продул расческу и аккуратно засунул ее в нагрудный кармашек пиджака. – Что ж, возможно, и отмажет. Только Владик – он, знаешь, такой… Ему главное, чтобы дело было сделано и все шито-крыто, а что с тобой будет, ему до фонаря.

Придут к нему менты и скажут: так, мол, и так, ваш служащий Б. Кравцов человека замочил, а он сделает голубые глаза: какой, мол, Кравцов? Ах, этот… Надо же, а казался вполне приличным молодым человеком… Понял, нет? Ну, чего позеленел? За тобой ведь еще не пришли. И потом, это так, один из вариантов.

С Владиком никогда не угадаешь, как он повернет.

Пошли хавать, у меня уже в брюхе урчит.

Кравцов двинулся за ним на ватных, словно не своих ногах. Коротенькая речь Шурупа подействовала на него как ведро ледяной воды, неожиданно выплеснутое прямо в лицо. Кравцов вдруг перестал ощущать себя крутым парнем. Теперь он был уверен, что все обстоит именно так, как описал Шуруп: его подставили, обвели вокруг пальца как последнего дурака, заставили выполнять самую грязную работу, а он как последний дурак еще и гордился этим.

Мозг, подстегиваемый адреналином, работал с небывалой скоростью, додумывая то, чего не сказал Шуруп. Он, Кравцов, не был доверенным лицом Самарина, и в то же время очень много знал. Он был исполнителем трех убийств, повсюду остались отпечатки именно его пальцев, и в случае чего ему первому начнут задавать вопросы. Что сделал бы он, Борис Кравцов, с таким человеком на месте Самарина? Ответ лежал на поверхности, и Кравцов ужаснулся собственной тупости, до сих пор мешавшей ему разглядеть очевидное. Проходя мимо зеркальной колонны в вестибюле – той самой, за которой прятался Дорогин, он мельком посмотрел на свое отражение, проверяя, не нарисована ли у него на лбу мишень. Лоб был чистый, но Кравцову от этого не полегчало.

Они вошли в ресторан, и Шуруп поднял руку, приветствуя кого-то. Кравцов проследил за направлением его взгляда и увидел за одним из столиков в глубине зала полузнакомое лицо – кажется, это был личный водитель Самарина Дмитрий, которого Шуруп и Пузырь в разговорах между собой называли Самолетом. Вид коллеги вовсе не успокоил Кравцова. Теперь он был уверен, что эти двое повезут его на расправу…

Не чуя под собой ног Кравцов подошел к столику и сел напротив Самолета, ощущая во всем теле предсмертное томление. Пока Шуруп шумно здоровался с Дмитрием и орал на весь зал, подзывая официантку, Кравцов сидел ни жив ни мертв, лихорадочно придумывая способ спасения.

Он так и не успел ничего придумать. Буквально через минуту его ожидал очередной шок: в зале появился тот самый парень, которому Кравцов сегодняшней ночью размозжил череп обрезком водопроводной трубы, и как ни в чем не бывало направился прямо к их столику. Кравцов тряхнул головой и даже протер глаза, уверенный, что ему с перепугу померещилась всякая чертовщина, но это был тот самый тип. Голова у него была перевязана, одежда выпачкана всякой дрянью, и можно было только удивляться, как его в таком виде пустили в ресторан.

Кравцов тронул Шурупа за рукав и глазами указал на Дорогина. Шуруп глянул через плечо, дернул щекой и повернулся к Кравцову.

– Так ты членом его по голове бил, что ли? – спросил он. – Киллер, твою мать… Ты нас не знаешь, – быстро добавил он, обращаясь к Дмитрию.

– Ясное дело, – ответил Самолет и принялся с самым равнодушным видом поедать стоявшую перед ним яичницу с помидорами. На Шурупа и Кравцова он теперь не смотрел вообще, словно они были случайными и не слишком приятными соседями по столику.

Дорогин подошел к ним, на секунду остановился, сказал:

– Доброе утро. Как спалось? – и, не дожидаясь ответа, двинулся дальше по проходу.

Он улыбался, но глаза смотрели холодно и уверенно, и Кравцов почувствовал во всем теле какую-то воздушную легкость, а в ногах – неожиданную силу, которая так и толкала его подняться из-за столика и бежать без оглядки до самой Москвы, а может быть, и дальше. Он даже не замечал, что уже встает, пока Шуруп, положив руку ему на плечо, рывком не усадил его обратно на стул.

– Не дергайся, – процедил он сквозь зубы. – Выйдет – пойдем следом, а сейчас прикинься кучкой мусора.

– Проблемы? – спросил Самолет, не поднимая глаз от тарелки и продолжая орудовать ножом и вилкой, как заправский джентльмен.

– Не без того, – глядя в спину Дорогину, негромко ответил Шуруп. – Живучий гад попался, никак не хочет на том свете оставаться.

– А, – коротко сказал Самолет. – Тогда конечно.

Кравцов нечеловеческим усилием воли заставил себя успокоиться. Человек, только что подошедший к их столику, был опасен. Во-первых, он наверняка догадывался, кто пытался его убить и похитил его женщину, во-вторых, он скорее всего знал от своей бабы о ящиках. Это признавал даже Шуруп, Кравцов чувствовал это всей кожей. Живучего надо было отправить туда, откуда он каким-то чудом выкарабкался, и чем скорее, тем лучше.

Поэтому, когда Дорогин, нигде больше не останавливаясь, пересек зал и скрылся за дверью, ведущей на кухню, Кравцов и Шуруп, не сговариваясь, встали и двинулись за ним следом. Дмитрий положил вилку и нож и стал пристально смотреть им вслед.

Войдя на кухню, Дорогин с самым деловым видом двинулся через это царство белого кафеля и курящейся аппетитным паром нержавеющей стали, игнорируя удивленные взгляды работников. Он не сомневался, что его знакомые бросились за ним, как только он скрылся из вида, и потому старался шагать как можно быстрее. По дороге он заглянул в хлеборезку, осведомился, здесь ли Люба, получил исчерпывающий ответ, из которого следовало, что никакая Люба здесь сроду не работала, удивился, извинился и ушел, пряча под рубашкой тяжелый хлебный нож с пятнистым, затупленным на конце серо-черным лезвием и клепаной дубовой рукоятью. Это было не самое удобное оружие – им можно было только резать или, в крайнем случае, рубить, – но Дорогин чувствовал себя далеко не лучшим образом и сомневался, что сможет одолеть двоих вооруженных бандитов голыми руками.