«Крыша» для Насти - Фридрих Незнанский

Костя позвонил на днях, вечерком, и попросил подъехать к нему, не на службу, нет, а домой, на Ленинский проспект. Вячеслав, естественно, удивился приглашению, тем более что никаких важных дат не предвиделось, а следовательно, и повода для выпивки — тоже. Он даже не преминул спросить, что, может, они подскочат вместе с Саней? Без него, мол, как-то не очень и удобно. Но Меркулов ответил, что разговор состоится тет-а-тет. Короче, с глазу на глаз. Это было уже интересно. Секрет от Сани? Тут явно что-то есть.

В общем, они встретились. Ко входу в подъезд своего дома Костя нарочно спустился пораньше, чтобы встретить Грязнова, и тут же предложил немного прогуляться в сторону Донского монастыря. Там, мол, много зелени, спокойно, нет того ажиотажа, который свойственен бесчисленным магазинам Ленинского проспекта.

Грязнов велел водителю дожидаться, и они пошли.

И вот тут Костя, как старый, опытный следователь в прошлом, стал развивать перед Вячеславом свою точку видения тех уголовных дел, которыми они сейчас занимались. А когда Грязнов попытался понять, почему Костя не захотел сообщить все это им вместе с Саней, Меркулов дипломатично заметил, что у Турецкого в достатке собственных версий и что вообще ученого учить — только портить.

— А я, значит?.. — несколько обиженно проворчал Грязнов.

— А ты, значит, слушай и не перебивай. Я советуюсь, — отрубил Костя.

Словом, вывод, к которому пришел Меркулов, особенно после не слишком толкового разговора с Коротковым, которого позже Грязнов лично отвез на свою конспиративную квартиру в Северном Бутове и там оставил, был таков.

Но тут необходимы были ему еще два слова отступления в не такое уж и далекое прошлое, когда спецслужбы охотно распространяли миф о некоей «Белой стреле», под которую на самом деле рядились отдельные группы «мстителей» и убирали тех, кого считали виновным в развале могущественного советского государства и продаже тайн собственных спецслужб зарубежным агентам.

А собственно, что тут было необычного для переломного времени? Собирались, мол, опытные офицеры, патриоты России, между прочим, которым было обидно и даже оскорбительно видеть, что какие-то нувориши, заручившись личной поддержкой безалаберного президента, оказывается смертельно ненавидящего ту систему, что подняла его на самую вершину государственной власти, учинили в стране форменный грабеж. Ну и ответили на оскорбление своих идеалов — теперь-то уж по-разному называют эти действия — пулей. Не разводили болтовню о необходимости честного передела государственной собственности на митингах, а просто убирали зарвавшихся воров. И каждый такой случай немедленно обрастал легендами о неких тайных защитниках попранной справедливости.

Так вот, вспомнив ту модель, пусть даже отчасти и мифическую, Меркулов выстроил для себя версию о том, что нечто подобное могло произойти и теперь, ввиду того что ситуации в государстве, а особенно в спецслужбах, подвергавшихся пересмотрам и чисткам и бесконечной смене их руководства, бесконечно повторялись на протяжении всех девяностых годов. И стали как бы стабилизироваться лишь с началом нового века. «Как бы» — эта неопределенность еще, может, и не говорит об укреплении рядов, но хотя бы прибавляет немного уверенности в порядке.

— А теперь вернемся к нашей проблеме, — сказал Костя. — Я не склонен верить в то, что у нас образовалась новая «Белая стрела», но нечто подобное может быть вполне. А чтобы проверить свои соображения на этот счет, я попытался связаться с одним человеком, который мог бы, если бы захотел, раскрыть нам глаза на обстоятельства ряда дел, которые по сей день висят на Генеральной прокуратуре вечными «глухарями». И, несмотря на уверения нашего генерального, далеко не скоро смогут получить свое разрешение.

Грязнов поинтересовался, какие дела конкретно он имеет в виду.

— Да хоть бы и с тем громким убийством тележурналиста Кедрова, по поводу которого сказано и написано уже столько, что материалы не вместятся ни в одно разумное уголовное дело.

— А к нам это имеет отношение?

— Вячеслав, ты меня не расстраивай! О чем же я вам с Саней все время талдычу, не уставая?

— Ну извини. А чего ты на меня набросился? Я из другого ведомства. А здесь я, как та псина, которая просто погулять вышла.

— Фу, Вячеслав! Я к тебе всегда с добром отношусь, не считая тебя таким же босяком, как наш Турецкий, а ты… меня разочаровываешь. Короче, Вячеслав, я созвонился с одним человеком. С ним надо будет встретиться.

— А почему я, а не Саня?

— Интересный вопрос. Ответ будет неожиданным. Я предложил ему, тому человеку, на выбор — одного из вас. Он назвал тебя. Знаешь почему?

— Ну? — насторожился Грязнов.

— А потому что он, когда жил и работал в Москве…

— Значит, сейчас он не здесь? А где?

— В Израиле. Это тебя устроит?

— Меня-то, может, и устроит, да явно не устроит мое начальство. Это чтоб оно командировало меня в Израиль?! Костя, ты в каком мире живешь?

— Ты начал страдать Саниной болезнью. Не дослушиваешь и торопишься сделать собственные выводы.

— Ну слушаю, — вздохнул Грязнов и оглянулся. Точнее, остановился и повернулся лицом к Косте, чтобы видеть, что делается у них сзади. Все было спокойно. Даже прохожих не наблюдалось. И машины не двигались, стояли по обочинам.

— Он сегодня прилетает в Москву, поэтому лететь никуда тебе не надо. Но ты… хочешь узнать, почему он выбрал для разговора именно тебя?

— Что-нибудь важное?

— Сам суди. Он сказал, что как журналист, связанный за долгие годы и с криминальной тематикой, не припомнит более честного и профессионального отношения к своему делу, как это было в Московском уголовном розыске при Грязнове. Ну я тоже понимаю, что он конечно же преувеличивает. Даже, возможно, сильно преувеличивает, но тем не менее…

— Костя, какой ты все-таки! Вот протянешь конфетку, а, оказывается, это пустышка, один, понимаешь, фантик. Ведь сказал же тебе человек, наверняка знал, о чем говорит, а ты сразу комментировать! Кто тебя просит? Нехорошо это.

— Ну уж и ты меня извини, — с иронической ухмылкой развел руками Меркулов. — Сам всю дорогу напрашиваешься. То на комплимент, то еще на что-нибудь.

— А фамилия-то у этого человека есть?

— Есть фамилия. И она тебе известна. Это — Лев Латвин. Лев Борисович. В прошлом — учредитель фирмы «Анализ», который, как говорится, в одночасье продал все свои акции огромного дела господину Джичоеву. Возможно, и при прямом давлении на него господина Порубова, дело относительно которого вы имеете честь раскручивать вместе с Саней. А что касается Льва Борисовича, то, насколько мне известно, история с Кедровым проходила если не у него на глазах, то он все равно что-то о ней знает, но молчит. Кстати, и его приезд в Москву связан, разумеется, с собственными делами, он — известный бизнесмен в Израиле, владелец крупнейшего там телевизионного канала, но это уже второй вопрос. Главное же в том, как он мне сам сказал, что после смерти Порубова его приезд в Россию перестает быть связанным со смертельной для него опасностью. Как тебе нравится такой поворот темы?