Истоки Нашей Реальности - Медина Мирай

Каспар приобнял его и грустно прошептал:

– Идем в дом. Ты совсем замерз.

С легким постыдным облегчением, что остается рядом с ним, и одновременно грузом вины за то, чего так и не сделал, Каспар под руку последовал за юношей в дом, слушая причитания:

– Как ты вообще так встал? Сколько ты себе вколол?

К моменту их возвращения в дом канделябры уже были включены. Они зашли в гостиную. Служанки зажгли для них камин и принесли горячий чай.

Каспар сел чуть поодаль от Александра, расположившегося в кресле перед камином. В следующие пять минут они провели в молчании и мучительных раздумьях, не смея даже взглянуть друг на друга, чтобы не увидеть разочарование в глазах напротив. Каждый из них по-своему принял то, что случилось на улице, но оба ясно понимали: это была не просто короткая ссора или спор. Вовсе нет. Это был первый весомый разлад за десять лет, оставивший после себя тяжелый осадок и полное осознание раскола в их отношениях.

– Пей, пока не остыло, – заботливо и одновременно опасливо напомнил Александр, кивнув в сторону стола.

Каспар уставился на едва заметный пар над чашкой, но даже не вздрогнул. В его затуманенных глазах Александр не прочитал ничего хорошего.

Этой ночью Каспар предпочел спать в соседней комнате, пытаясь понять, как дошло до такого и с чего же все началось.

22. Истоки

Перед сном он смог вспомнить кое-что более отчетливо.

Страх вовсе не пробудил в нем эти чувства. Нет. Он всего лишь заставил Александра осознать то, что незаметно происходило с ним вот уже год.

Это был апрельский день – прохладный, но благодатный, один из тех, когда Делинда на весь день уезжала из дворца, оставив Александра в компании Каспара.

После полуденного чтения книг и обеда за приятными беседами они зашли в светлый бальный зал, наполненный тонким благоуханием бергамота.

Александр никогда не просил Каспара сыграть для него, даже если сильно этого хотел. Но тот понимал его желание без слов, и, когда он сел за рояль и открыл крышку, юноша одобрительно улыбнулся ему, сел рядом и положил руки на колени.

– Что бы вы хотели услышать? Классику или что-то из современного?

– Классика мне наскучила. Давай что-то из современного. Ханса Циммера, например.

– Как пожелаете. – Каспар уже выбрал, что хотел сыграть. Когда его длинные пальцы на секунду нависли над клавишами, Александр сразу понял, что сейчас услышит. Волнение, которое он испытывал от этого произведения, граничило с тревожностью, и все же окунало его в блаженное удовольствие. Только музыка была способна на это.

Заиграли первые аккорды. Пальцы запрыгали по клавишам – медленно, плавно, затем резко, с причудливым, временами пугающим напором, наводившим на мысль, что клавиши вот-вот сломаются. Александр не отводил взгляд от этих прекрасных рук – когда еще выдастся возможность полюбоваться ими и не насторожить их владельца.

Но владелец, казалось, уже был насторожен и взволнован, словно играл для юноши впервые. Наконец композиция была закончена, и последний аккорд стих.

– Все хорошо? – Александр положил руку ему на плечо. Каспар чуть дернулся и перевел на него растерянный взгляд.

– Вполне, Ваше Высочество, – расправил он ворот. – Просто задумался. Вам лучше пересесть в кресло, оно определенно удобнее стула.

– Мне хорошо и на стуле. Всегда приятно наблюдать за тем, как ты играешь. Обделять себя таким удовольствием жестоко.

Смущенный похвалой, Каспар благодарно улыбнулся ему и обратил взгляд на клавиши.

– Сыграю что-нибудь спокойное, для души.

– Ты что-то сам не свой. Тебе плохо?

– Я в порядке. Просто…

– Проблемы дома?

– Можно сказать и так, – опустил он пальцы на бортик рояля.

– Расскажи мне. Если, конечно, хочешь. Я буду рад тебя выслушать.

Каспар грустно улыбнулся одними уголками изящных губ, и Александр в очередной раз убедился в том, насколько прекрасен его телохранитель. Все в нем было складно, идеально; все детали, будь то длинные темные ресницы и синева голубых глаз или узкие бедра в сочетании с широкими крепкими плечами, дополняли друг друга. Были в красоте Каспара редкие завершенность и грация, не лишавшие его мужественности, и в то же время жесткость, сила и капля неотесанности, придававшая ему лишь больше обаяния.

Каспар был мягок и вежлив, нередко замечал на себе взгляды женщин даже во дворце. Статус вдовца с тремя детьми возвышал его в глазах всех, кто узнавал о его трагедии, и тут же будил непонимание: почему же этот красавец не женится вновь?

Вот и Александр этого не понимал, и им двигал вовсе не стереотип о том, что «у всех красивых людей должна быть пара». Нет, он лишь считал, что у таких людей, как Каспар, она должна быть обязательно.

– Я не понимаю, как мне быть с девочками. С Гретой мы всегда разделяли наши обязанности, но она лучше ладила с ними, легко могла найти подход. Я же теряюсь, стоит Ульрике или Эмме накричать на меня. Самая младшая, Катрин, слава богу, ребенок спокойный, совсем как маленькая взрослая, но остальных я, кажется, совсем разбаловал. Все же я совсем не умею воспитывать детей, тем более девочек. К счастью, Шарлотта помогает, а когда ни я, ни она не можем быть рядом, за ними приглядывает няня.

– Ты думаешь, что не сможешь их достойно воспитать?

– Я чувствую, что должен проводить с ними больше времени. Воспитание порой требует жесткости и даже наказаний. Сам я натерпелся от отца – последствия его воспитания до сих пор аукаются – и насмотрелся на то, как жестоко он обращался с матерью. Теперь я физически не способен проявлять хоть какую-то холодность и жесткость к близким. Я боюсь, что любое неосторожное слово сломает их, исказит их мышление. И по этой причине я так и не решился рассказать им о том, что они потеряли мать. Боюсь, они этого не вынесут, и последствия могут быть необратимыми.

Это всегда восхищало Александра – мягкость, таящаяся за крепкой мужественной наружностью, как воздушный зефир в плотном слое темного шоколада.

– Ты советовался со специалистами?

– Да, я обращался к семейному психологу и прочитал пособий пять для одиноких родителей. В теории все легко, но стоит, скажем, запретить Эмме раскрашивать игрушки красками на белом ковре, да еще и без клеенки, как она смотрит на меня, словно я ее самый заклятый враг. А потом вижу ее недовольное лицо и думаю: вычистить ковер проще, чем восстановить отношения с шестилетней дочерью. Иной раз они с Ульрике бросаются едой – не знаю, откуда они такое взяли. Но стоит отвезти их к Шарлотте, как они приезжают от нее паиньками, и не сказать что она с ними очень строга: ни разу на нее не жаловались и всегда рвались к ней. Шарлотта же говорит, что у нее в доме их не тянет шкодить, ведут они себя, может,