Растление великой империи - Владимир Максимов

Впрочем, веселые ребята, тертые калачи из «Московского комсомольца», с присущей им игривой откровенностью виноватого все же нашли. Так и пишут: никто не виноват, ни правительство, создавшее своей экономической политикой все условия для возникновения фашизма, и ни интеллигенция, поддержавшая и продолжающая поддерживать эту политику, — виноват народ. Он у нас, оказывается, настолько глуп, что сам не знает, за кого ему нужно голосовать. Вот, как говорится, и приехали. Разумеется, плохому танцору всегда что-нибудь мешает, то причинное место между ног, то плохой Верховный Совет, то еще что-то. Вот вырезать бы ему это самое место, он бы наверняка Барышникову или Нуриеву сто очков вперед дал бы. Только где же его взять другое-то, свое всякий для себя бережет. С собственным попробуйте сплясать.

Конечно, в качестве эксперимента можно попытаться наш бесталанный народ вывести с лица земли, к примеру, с помощью дуста, а у Китая призанять полторы-две сотни миллионов. От них не убавится, а зато наши тимуровцы из команды Гайдара получат хороший человеческий материал для своих увлекательных экспериментов: работящий, послушный, непривередливый. Правда, если вспомнить историю китайских бунтов и революций, на нем тоже невозможно ездить верхом до бесконечности. Сильно иногда лягается, в один прекрасный день костей не соберешь.

Но если говорить всерьез, то пора бы нам всем, где бы мы ни жили и к какой бы части общества ни относились, уяснить для себя одну очевидную истину: другого народа у нас нет и не будет. Да и сами мы все и каждый из нас в отдельности тот же самый народ, не лучше и не хуже. Уверяю вас, мы с вами можем сочинить с десяток еще более жалких по содержанию и еще более авторитарных по духу конституций, можем выморить или расстрелять еще столько же дум, парламентов, верховных советов, назовите, как хотите, поставить около каждого россиянина омоновца с дубинкой и «черемухой», можем вообще сделать своего президента единственным самодержцем — результат будет один и тот же. Потому что и мы с вами, и предполагаемый омоновец, и тот, над кем его поставят, и есть то самое физическое, духовное, национальное и Богоданное нам тело, которое называется в мире Россия. И с этим уже ничего не поделаешь.

Поэтому, когда я слышу, как мой многолетний друг с экрана телевизора взывает к стране: «Россия, опомнись, ты одурела!», мне хочется вернуть этот призыв ему и его единомышленникам:

— Ребята, опомнитесь, это вы одурели!

Обычно в ответ на свои печатные и устные выступления я слышу от своих отечественных оппонентов одно и то же:

— Хорошо вам оттуда, из безопасного и приятного во всех отношениях далека все хаять и давать советы, какое у вас на это моральное право и что вы предлагаете?

Давайте по порядку.

Во-первых, в безопасном и приятном далеке я оказался не совсем по своей воле, а возвратиться на родину меня пока что никто не приглашает. Во-вторых, право «хаять» и «давать советы» у меня, по моему глубокому убеждению, гораздо больше, чем у многих нынешних реформаторов из бывшей партноменклатуры вместе взятых; тех, кто сомневается в этом, отсылаю к большинству универсальных энциклопедий современного мира — от нашей отечественной до международной «Кто есть кто». В них моя биография изложена кратко, но с достаточной полнотой. Если этого покажется мало, пусть заглянут также в воспоминания Андрея Сахарова, там тоже есть некоторая информация о моей скромной персоне. Во всяком случае большинства героев российских рыночных реформ я в этих изданиях не заметил.

В-третьих же, прежде чем отвечать вам, дорогие реформаторы, я вправе спросить вас самих: что, какую альтернативу вы предложили России вместо ее прежнего тоталитарного существования? Чем воодушевили ее, кроме расхожей демагогии о демократии, свободном рынке, возвращении в цивилизацию?

То, что вы называете демократией, обернулось для страны большевизмом наизнанку, перечитайте хотя бы внимательно сочиненную вами конституцию. То, что вы понимаете под свободным рынком, в цивилизованном мире давно зовется коррупцией и воровством, а то, что считаете цивилизацией, напоминает лишь «мыльную оперу» для легковерных телеманов.

Неужели вы и впрямь думаете, что, механически наложив давно изжившую себя во всех странах схему шоковой терапии, вам удастся привести страну к гражданскому миру и экономическому процветанию? Ее авторы и сами-то уже пришли к выводу, что схема эта не работает, но милостиво позволяют нам испробовать ее еще раз на России, как на экспериментальном крольчатнике, — по принципу: чем черт не шутит, может, получится! А вы услужливо спешите довести этот безумный эксперимент до его катастрофического конца. Хотя, может быть, в этом и состоит ваш замысел?

Но в конце концов, что же я все-таки предлагаю? К сожалению, никаких чудодейственных рецептов у меня нет. Вернее, есть, но все тот же — осмеянный, оплеванный, освистанный, примитивный — консенсус, согласие, национальное примирение.

Разумеется, надежды на это мало. Когда, к примеру, я слышу, как на собрании интеллигентов-антифашистов в лучших погромных традициях захлопывают и засвистывают уже не мифических красно-коричневых, а бывших своих единомышленников — Юрия Афанасьева и Юрия Любимова, лишь за то, что те посмели свое суждение иметь, то о каких демократии или плюрализме в стране можно говорить! Обычная необольшевистская малина: кто был ничем, тот станет всем!

И я верю, что станет, если никому, кроме своих ближайших родственников, не известные нуйкины, оскоцкие, герберы и Савельевы могут запросто заткнуть рот великому Юрию Любимову!

Боюсь, что если России и угрожает фашизм, то не столько со стороны Жириновского, сколько со стороны профессиональных антифашистов.

Представляю себе, сколько иронии, сарказма, презрения выльет на меня после этого какой-нибудь очередной Кива: кому, каким командировочным нужны все эти речи, когда для всеобщего счастья в будущем необходима всего лишь самая малость: раздавить гадину, засудить красно-коричневых и запретить оппозицию. Приехал чмур с этими изжеванными а-ля Толстой портянками народ смешить.

Но вопреки всему, вопреки логике и очевидности, вопреки самой надежде я кричу и буду кричать пока жив:

— Остановитесь, у нас остался единственный выбор: или колокол всенародного вече, или колокольный звон наших похорон.

И, поймите же, ей-богу, он не может предупреждать нас до бесконечности!

Помнится, чуть не полвека тому назад, точнее целую зиму 1950/51 года, в силу случайного стечения обстоятельств, мне довелось руководить клубом речников в приполярном городе Игарка. И, как вы, наверное, догадываетесь, тусовалась вокруг этого очага культуры довольно пестрая художественная самодеятельность, состоявшая в основном из работников речного порта и вербованных договорников с местного лесокомбината; уборщиц, ремонтников, распиловщиков, грузчиц, сотрудников бытсектора и бухгалтерии. Не клуб, а эдакий Ноев ковчег всех социальных сословий Крайнего Севера.

Холода на дворе держались свирепые, нос на улицу высунуть было целым событием, а поэтому клуб в городе оставался единственным местом, где можно было, хоть на короткий час отогреться от тоски и стужи беспросветной полярной ночи.