Три цвета любви - Олег Рой

Леля схватила пульт — выключить, выключить немедленно этот ужас!

Узкий черный брусочек выскользнул из мгновенно повлажневших пальцев, она кинулась поднимать, ударилась косточкой мизинца о край низкого столика… и эта боль — пронзительная, абсолютно реальная — прогнала ту, мучительно обжигающую, не дающую вздохнуть.

Какая… подлость…

Какая… глупость! Куда бы деться воздуху? Вот он, дыши, пожалуйста, сколько угодно!

Смешно, хмыкнула Алекс, беря управление на себя.

Какая такая подлость, о чем ты? Подумаешь, Ленька подержался за прелести малолетней шлюшки. Чем это, собственно, отличается от той же рыбалки? Мужчины должны иметь свои игрушки.

Трудно, правда, поверить, чтобы Ленька мог быть настолько небрежен, что не подумал о «последствиях»… но… Он-то, может, и думал, только…

У мужчин — игрушки, у женщин — хитрости. Если ушлая девица захочет — захотела — повязать подходящего мужчину таким вот немудреным традиционным способом, будьте уверены, она добьется своего. Мужик может сколько угодно осторожничать, опасаясь «последствий», девица придумает, как обойти все его предосторожности. Увлечь, напоить, распалить — затуманить мозг страстью… а если у мужика хороший «автопилот» и затуманить не выходит… Можно ведь пустить в ход… гм, использованный презерватив. Тьфу, гадость какая! Леля сморщилась от отвращения и брезгливости.

Да еще, может, девица-то и врет как сивый мерин! Мало ли что она говорит. С Ленькиной смерти прошло — боже, так много! — почти полгода. Даже если декларируемый «залет» случился прямо перед той рыбалкой… Леля-Алекс критически осмотрела красующуюся на экране Мию. Хм, не похожа она что-то на беременную. Разве что ток-шоу идет в записи, так, она слышала, нередко делают. Потому что полгода — это уже вполне определенный животик. Даже в таком свободном платьице должно быть хоть что-то заметно. Скорее всего, нет там никакой беременности! И, кстати, может, и насчет Леньки она врет! А что? Очень даже просто! Он-то возразить уже не может, вот Миечка и насочиняла, что у них была фантастическая любовь — да еще и с «последствиями». И сидит теперь в телевизоре вся такая интересная и распрекрасная, купается во всеобщем внимании…

Впрочем, ну ее, эту Мию, вместе с ее не то беременностью, не то хорошо раскрученной выдумкой! Прежняя Леля, пожалуй, головой о стенку бы биться начала (да почти уже и начала) — как же, мир рухнул! — а нынешняя Алекс только посочувствовала глупой девочке из телевизора, всего-то пытающейся ухватить свой кусочек счастья. Ну… как она это самое счастье понимает. Бог ей судья.

* * *

Следующим вечером, после целого дня бездумной ходьбы по городу, ужиная в траттории, где когда-то они любили бывать с Леней (две минуты ходьбы от гостинички), и стараясь не думать ни о телевидении, ни о Мие, ни вообще о Питере, Леля опять увидела его. Помотала головой: вот, однако, к чему «паломничества» приводят. Донастраивалась! Довспоминалась! Теперь Ленька на каждом шагу будет мерещиться? Этого Дим хотел, отправляя Лелю в путешествие?

Но как похож! Улыбка, прищур, привычка чуть встряхивать головой, отбрасывая не то волосы, не то неудобные мысли, поза — бокал в левой руке, правое плечо опущено, и правая рука, пересекая грудь, охватывает левый локоть изнутри. Леля никогда не видела, чтобы кто-то еще так стоял! А этот — вот он, доппельгангер! Прислонился к стойке и о чем-то беседует с барменом. Но при этом совершенно явственно косится в ее сторону! То ли потому, что Леля слишком откровенно на него пялится, то ли потому, что она сейчас очень хорошо выглядит, как раз на те самые «всегда двадцать восемь», то ли потому… Нет, третий вариант, конечно, совершенно невероятен. Не может же этот мужик и в самом деле быть Ленькой! Потому что… потому что если бы Ленька каким-то невероятным чудом перенесся из замерзшей мартовской речушки в крошечный, удивительно уютный, невзирая на все еще летнюю жару, тосканский городок, то кинулся бы к ней, обхватил бы, поднял, закружил, прижал бы так, что ребрам стало бы больно!

Она бросила на столик несколько смятых купюр и выскочила из траттории. Точно испугалась чего-то.

Заснуть не удавалось долго.

Во сне Ленька опять шел ей навстречу по узенькой улочке, где камни, казалось, светились, впитав жар полуденного итальянского солнца. И даже словно начали течь. Леля, ступая по ним, еле-еле передвигала ноги — точно шла по расплавленному асфальту: подошвы прилипали, их приходилось отрывать от камня, и страшно было, вдруг подметки оторвутся, и придется идти по этому вот жидкому пламени босиком.

Ленька же, двигаясь навстречу, никаких трудностей вроде бы не испытывал: шагал себе спокойно. Улыбался, слегка прищурясь, — ах, как она знала эту его улыбку! И темные очки он снял, небрежно зацепив их за ворот футболки, а вовсе не вульгарной сетчатой рубашки!

Улочка, наяву совсем коротенькая, сейчас казалась бесконечной.

Но, слава всем сонным богам, только казалась. Лет через сто или через тысячу Леля все-таки очутилась прямо напротив Леньки — только руку протянуть.

Она протянула, делая еще один, последний шаг, обхватила его за плечи…

И отшатнулась. Сквозь тонкую ткань футболки пальцы обдало ледяным холодом. И прищуренные ласково глаза смотрели вовсе не на нее. В никуда смотрели. Мутные, остекленелые. Как у мертвого Джоя…

* * *

Проснулась она от боли в придавленной ненароком руке. Пальцы не слушались и были совсем ледяные — что-то она там во сне внутри пережала. Нервы, сосуды, черта в ступе! Хорошо хоть, хозяин отельчика не скупится на водоснабжение — горячий душ постояльцам (интересно, во всех номерах или только в тех, что «поприличнее»?) обеспечен в любое время суток, хоть и звезд никаких у гостиницы нет. Звезд нет, а душ есть!

После душа она долго лежала — не билась лбом в грубую штукатурку, не содрогалась в рыданиях, прижимая к себе влажную от слез подушку, — просто лежала, глядя в медленно светлеющее небо за низким окном. Густо фиолетовое, потом сиреневое, лиловое, цикламеновое…

Дим прав, плыли в голове такие же медленные и такие же лиловые мысли, она сама загоняла себя в безумие бесконечными «Ленька жив». И даже не потому, что это неправда. А потому, что, если каким-то чудесным (или скорее — чудовищным в своей несправедливости!) образом он окажется вдруг жив… Даже если так… она все равно уже не сможет быть с ним. Не сумеет. Не… не… не захочет. Потому что жизнь ее окончилась тогда, когда неровный голос Дима в телефонной трубке произнес страшные слова. Леньки не стало, и ее жизнь тоже оборвалась.

А сейчас это уже какая-то совсем другая жизнь. Не хуже, не лучше — другая. И живет ее совсем другая женщина. И, страшно сказать, эта женщина своей жизни… радуется! Невероятно…

В интернете она читала, что, если не хочешь, чтобы мужчина тобой манипулировал, нужно добиваться от него объяснения своих поступков, когда они кажутся неприятными, неудобными или просто непонятными. Какие идиотки эти «вещательницы» из интернета! Зачем Леле объяснения?! Ей Дим все еще тогда объяснил! И если Ленька вдруг… жив… Господи, она же с ума сойдет от счастья! Или… нет? Ведь если он жив… не было никакой необходимости так ее терзать, вполне можно было бы приоткрыть немножко «секрет». Она ведь никому не сказала бы! И… не мучилась бы так! Зачем он позволил ей мучиться?