Портреты Смутного времени - Александр Широкорад

Уцелевшие Годуновы, а также их отдаленные родственники Сабуровы и Вельяминовы были по указу самозванца разосланы под стражей по отдаленным городам. Исключение было сделано лишь для недавнего правителя боярина С. М. Годунова. Его отправили в Переяславль-Залесский с приставом князем Ю. Приимковым-Ростовским. Везти боярина в отдаленный город не имело смысла. Пристав получил приказ умертвить его в тюрьме. Вотчины, дома и прочее имущество Годуновых, Сабуровых и Вельяминовых было отобрано в казну.

20 июня 1605 года по Коломенской дороге в Москву двигалась торжественная процессия. Впереди нее скакали взад и вперед польские гусары в раззолоченных шлемах и кирасах. В Москву возвращался сын Ивана Грозного. Вокруг него ехали московские бояре. Сзади шли польская пехота и русские стрельцы. Торжественно звонил колокол. Московские улицы были забиты людьми, люди облепили крыши домов и колокольни — всем хотелось посмотреть на чудесно спасшегося царевича.

При приближении процессии народ падал на колени перед новым царем и кричал: „Дай, господи, тебе, господарь, здоровья! Ты наше солнышко праведное!“ Дмитрий отвечал на эти крики: „Дай бог и вам здоровья! Встаньте и молитесь за меня богу!“

День был солнечный и тихий, но, когда новый царь, переехавший наплывной мост через Московские ворота, вступил на площадь, поднялась сильная буря. Народ заволновался, начал креститься и приговаривать: „Помилуй нас бог! Помилуй нас бог!“ Духовенство встретило царя на Лобном месте с крестами. Отъехав несколько шагов от Лобного места, Дмитрий остановил свою лошадь около церкви Василия Блаженного, снял шапку, взглянул на Кремль, на бесчисленные толпы народа и со слезами стал благодарить Бога, что сподобил его увидеть родную Москву. Народ, видя слезы царя, тоже стал рыдать.

В Кремле по старинному обычаю Лжедмитрий пошел по соборам, слушал молебны. Во время молебнов поляки сидели на лошадях, трубили в трубы и били в бубны, и это не понравилось москвичам.

Вопреки легендам, никаких речей при встрече Лжедмитрия сказано не было. Лишь в Архангельском соборе Отрепьев собрался с духом и сказал несколько слов, которых от него все ждали. Обливаясь слезами, Лжедмитрий припал к гробу Ивана Грозного и громко объявил, что „отец его — царь Иоанн, а брат его — царь Федор“.

Обойдя соборы, Лжедмитрий направился в тронный зал и торжественно уселся на царский престол. Польские роты стояли строем с развернутыми знаменами под окнами дворца.

Опасаясь за свою безопасность, самозванец велел заменить всю кремлевскую стражу. Как записал Исаак Масса, „казаки и ратники были расставлены в Кремле с заряженными пищалями, и они даже вельможам отвечали грубо, так как были дерзки и ничего не страшились“.

Новому царю потребовался и новый патриарх. Царь Дмитрий постановил собрать Священный собор. Собравшись в Успенском соборе Кремля, иерархи православной церкви провозгласили: „Пусть будет снова патриархом святейший патриарх господин Иов“. Восстановление Иова в сане патриарха потребовалось собору, чтобы придать процедуре вид законности. Следуя воле царя, иерархи постановили затем отставить от патриаршества Иова, потому что он „великий старец и слепец, и не в силах пасти многочисленную паству“. Патриархом же был единогласно избран рязанский архиепископ Игнатий, грек, бывший раньше архиепископом на Кипре и пришедший в Россию в царствование Федора Иоанновича. Игнатий был первым русским иерархом, признавшим самозванца. Игнатий был также единственным архиепископом, прибывшим в Тулу встречать „истинного царя“.

24 июня Игнатия возвели в патриархи. Обратим внимание на даты. Царь повелел собрать собор 21 июня, а через три дня патриарх был избран. Надо ли говорить, что этот „собор“ представлял не русскую православную церковь, а иерархов Москвы и ее окрестностей.

Новый патриарх разослал по всем областям грамоты с известием о восшествии Дмитрия на престол и возведении его, Игнатия, в патриаршеское достоинство по царскому изволению, причем предписывал молиться за царя и за царицу-мать, чтобы „возвысил господь бог их царскую десницу над латинством и бусурманством“.

Грамоты Игнатия могли успокоить народ, но среди церковной верхушки сразу же пошли слухи, что Игнатий является сторонником унии с римско-католической церковью. Кстати, после гибели Лжедмитрия I Игнатий бежал в Польшу, получил солидную пенсию от короля Сигизмунда и официально принял унию.

Говоря о церковной политике царя Дмитрия, стоит заметить, что он вернул в Москву сосланного Борисом архимандрита Чудова монастыря Пафнутия и сделал его митрополитом Крутицким. Так Гришка отблагодарил своего чудовского покровителя. Зато поставленный Борисом архимандрит Чудова монастыря был отправлен в ссылку. Бесследно исчезли также несколько иноков Чудова монастыря.

На мой взгляд, в первые дни пребывания в Москве царь Дмитрий делает лишь удачные ходы, разумеется, с учетом ситуации, в которой он оказался. Резкий контраст с остальной деятельностью самозванца представляет собой дело Шуйских. 23 июня Василия Шуйского и его братьев Дмитрия и Ивана арестовывают по приказу царя. Шуйских обвиняют в распускании слухов о самозванстве царя, а по другой версии — даже в заговоре. На следующий день Боярская дума приговорила Василия к смертной казни, а Дмитрия и Ивана — к заключению. Еще через день, 25 июня, состоялась инсценировка смертной казни, в ходе которой царский гонец эффектно заявил о помиловании осужденных. Все три брата были сосланы в пригород Галича, а их имения отобраны в казну. Однако через месяц, 30 июля, царь Дмитрий полностью простил Шуйских, вернул их в Боярскую думу и возвратил все конфискованное имущество, включая вотчины.

Единственное разумное объяснение случившемуся то, что Гришка решил пугнуть Василия Шуйского, чтобы тот себя не забывал. Говорить о каком-то ультиматуме Боярской думы царю, как это делает Р. Г. Скрынников, просто нелепо. Якобы ...бояре не посмели открыто перечить царю на соборе. Но после собора они сделали все, чтобы не допустить казни князя Василия. Отмена казни Шуйского явилась первым успехом Думы».[49] Почему тогда Дума не добилась успехов по более принципиальным для нее вопросам? И зачем, к примеру, Романовым и Василию Васильевичу Голицыну требовать возвращения из ссылки своего основного конкурента Василия Шуйского?

А тем временем к Москве приближалась карета с «матерью» самозванца. В присяге и других официальных документах ее именовали царицей, хотя инокиня Марфа, как, впрочем, любая другая монахиня (или монах), не могла быть светским правителем. Хотя два сапога — пара. Беглый монах нетерпеливо ждал из монастыря беглую монахиню.

Для пущего фарса сопровождал монашку князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, которому специально для сего спектакля был присвоен титул «Великого Мечника». На Руси такого титула отродясь не бывало, но Гришке понравилось одеяние великого мечника при дворе короля Сигизмунда, и он решил собезьянничать.

«Царица» Марфа остановилась в селе Тайнинском в десяти верстах от Москвы в путевом дворце, построенном для царей, отправлявшихся на богомолье в Троицу.