Ляля, Наташа, Тома - Ирина Муравьева

Так и случилось.

Когда она уходила по двору с младенцем на руках, во двор въехала «Скорая помощь». Она показала на нее глазами двум женщинам, которые шли с нею рядом. Тамарка-бакинка мстительно улыбнулась при виде белой машины с красным крестом на боку, а Петрова мать только покачала головой.

Ни одна из них не стала смотреть на то, как санитары накрывают белой простыней маленькое скорчившееся тельце. Они улыбались новорожденному, который сонно смотрел в ночь молочными глазами и еще не понимал, что с ним происходит.

«Господи, не отнимай у меня его! Не отнимай!» Так она заклинала, шептала, выстанывала все семь лет их ужасного брака, и если бы ее попросили объяснить, почему она так прикипела к мужу-алкоголику, который уходил в запой каждые два-три месяца в начале их совместной жизни и каждые две-три недели в конце ее, она ничего не смогла бы объяснить.

…Чувствовала, что отнимут.

И тогда, в день первой встречи, чувствовала.

Терри хотела показать ей своего нового любовника: психиатр из Нью-Джерси, сто восемьдесят тысяч в год, но странен до того, что, кажется, сам недалек от помешательства.

– Посмотри, как он выглядит со стороны, – попросила Терри. – Если тебе не понравится, брошу завтра же.

Она и поехала посмотреть.

Поляна, озеро, дымное от жары, с зеленым островом на середине.

На острове – три дерева.

Не успели они выйти из машины, как он подошел. Она даже лица не рассмотрела хорошенько. Глаза яркие, черные, улыбается. Широкие плечи, седые волосы.

Назвал свое имя, она – свое. Взял из ее рук бумажные пакеты с водой и кока-колой. Белая бабочка села на ее плечо, взмахнула крыльями, но не улетела, а так на плече и замерла.

– Мой ангел-хранитель, – засмеялся он. – Нашел-таки.

Тогда она сказала торопливо:

– Пойду окунусь, – и побежала к озеру, не взяв даже полотенца. Странное было ощущение в ногах, пока она бежала…

Ступни горели.

Он дождался, пока она выкупалась, и они сразу же ушли в лес, опустились в прохладную траву. Что-то говорили, но что, ни один из них не помнил потом. Он начал целовать ее мокрые волосы, плечи…

Через несколько минут из кустов выскочила бессмысленно-счастливая собака с раскрытой малиновой пастью. Следом появился хозяин – худой старик в клетчатых шортах. Сказал:

– Приветствую! – и слегка смутился. Отозвал свое лохматое заливистое дитя.

Через полчаса они вернулись к остальным. Там уже кипело веселье, жарили рыбу на гриле, пили пиво… Психиатр из Нью-Джерси показывал фокусы cо спичками. Терри изучала его наивными глазами.

Ночью, в маслянистой темноте деревенской гостиницы, он взял ее так просто, словно она всю жизнь принадлежала ему. Говорить не хотелось. Они оказались одной плотью. Луна, плача, смотрела на них сквозь шумящую листву.

Две-три недели она ни о чем не догадывалась. Когда они обедали в ресторанах, он пил только ледяную воду. Пальцы его слегка дрожали.

Она не обращала на это внимания.

Правда открылась в самом конце ноября, когда их пригласили в большую компанию на празднование Дня благодарения.

Она долго стояла в пробке, потом свернула не туда, запуталась, искала дорогу и сильно опоздала, приехала к самому концу, когда обед был уже съеден, а посреди стола лежали остатки безголовой индейки.

Он сидел в комнате, совершенно один – остальные разбрелись кто куда в ожидании чая. Сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, и на лице его было никогда не виденное ею прежде выражение веселого бешенства.

Он сжимал рюмку, полную черной виноградной крови, прыгающими пальцами.

– Что ты? – спросила она, наклонившись к нему. – Тебе нexopошо?

– Мне-то? – жестко ответил он и усмехнулся. – Мне-то очень хорошо, а вот ты, – он неожиданно выругался. – Ты-то где шлялась, курочка?

Она ахнула и отшатнулась. Он выронил рюмку, облокотился о край стола, встал, не глядя на нее, твердо прошел в соседнюю комнату и там со всего размаха упал на пол, зацепив стоявший на круглом столике телефон.

На следующий день она попыталась скрыться. Не звонила ему, не отвечала на звонки. Вечером он подъехал к ее дому, приставил лестницу и влез на балкон второго этажа – бесшумно, как кошка. Она заплакала и замахала руками.

Тогда же ночью он рассказал:

– Я пью с тех пор, как мне исполнилось четыре года. – Она увидела, как остановились его глаза. – У меня очень добрая мать, хорошая, добрая женщина, но и она пьет всю жизнь. Это наследственное, то же самое было с ее отцом. Он умер совсем молодым. Мне было четыре года, когда мать привела меня в бар и заказала себе – джин с тоником, а мне – яблочный сок. Она отошла на минутку, и официантка принесла два стакана – мне и ей. Я перепутал и вместо яблочного сока хватанул спиртного.

– Ты пробовал лечиться? – спросила она и прижалась лбом к его горячему лбу. – Ведь многие…

– Что? – сморщился он. – Что многие?

Она отодвинулась от него и рывком села на кровати.

– Зачем же ты скрыл?

– Хочешь отказаться от меня? – спросил он. – Хорошо. Я тебя не удерживаю. Хочешь – давай. В общем, как ты сейчас решишь, так и будет.

Свадьба была назначена на шестое июля.

Незадолго до свадьбы позвонила Терри.

– Давай встретимся. Я тебе кое-что объясню.

Встретились в кафе.

– Ты твердо решила? – Терри просверлила ее наивными глазами. – Подумай. Это болезнь.

Она отодвинула от себя чашку:

– Я знаю. Но мы попробуем. Он будет лечиться.

– Я работала в наркологическом центре в госпитале Святой Елизаветы, помнишь? – Терри задумалась и помолчала. – Года четыре назад. Это дьявол.

– Ты с ума сошла?

– Нет, я правда так думаю. Я росла в Пенсильвании, родители принадлежали к секте Обитель веры, там нам все объясняли. Ты знаешь, что меня до двадцати лет ни одному врачу не показали? Лечили молитвами. Не верили, что люди могут помочь. Потому что есть только бог и дьявол, они борются за человека. Алкоголики и самоубийцы – самые несчастные, потому что бог от них отвернулся.

– Что ты сравниваешь, – крикнула она, – при чем здесь самоубийство?

Терри блеснула круглыми зрачками:

– Потому что он не просто так пьет. Он убивает себя. Пока – медленно, потом… – Терри замолчала.

– Ты знаешь что-нибудь? – спросила она.

– Да, – ответила Терри, – я знаю, почему он выбрал именно тебя.