Искатели - Михаил Васильев

На улицах было пусто, будто этот мир еще не был переполнен, и Землю во всех концах не дразнили "муравейником". Так почему-то во все времена было в Петербурге — стоит отойти в сторону от главной магистрали, и ты оказываешься один.

На перекрестке, на параллельной улице, видимо, в качестве исключения мелькнули двое прохожих: один — высокий и толстый, другой — маленький и худой. Толстый, кажется, тащил что-то вроде чемодана.

Легкие тени от флаеров и тех, кто путешествовал по небу с гравитаторами, шевелились здесь, на пустом тротуаре. Многие свободно парили в воздухе, под ветром, уносившим их от залива. Платон заметил две темные точки, отделившиеся от какого-то флаера и падавшие вниз. Вторая точка обогнала первую — видимо, была тяжелее. Наблюдение, которое много лет назад могло бы заинтересовать какого-нибудь Ньютона. Профессор удивился мимолетному зрелищу и тут же забыл об этом — о чем-то задумался.

Он нес портфель из самой натуральной, кажется, свиной кожи, подаренный ему на первый настоящий юбилей — на тридцать лет. В расчете именно на этот вот торжественный день. С табличкой: "Кенту Платону Сократовичу. Будущему потомственному декану Археологического факультета СПбУ, а так же будущему великому первооткрывателю".

Пресловутое завещание лорда Чарльза Кента неизбежно должно было оказаться ерундой. И разгадка давней интриги, конечно, окажется будничной, может быть даже, ничтожной. По всем правилам этой вот будничной жизни.

Платону совсем не верилось, что в его жизни может что-то так измениться. Он не ощущал этого.

"Изменится течение жизни, — Слова эти сейчас, вблизи, почему-то казались странными. Только сейчас в голову пришло, что у слов, оказывается, когда-то были авторы. И одному показалось, что жизнь похожа на реку. — Повернуть течение жизни. Пустить по другому руслу".

Знаменитый лорд Чарльз когда-то, как многие иностранцы в то время, приехал поработать, по контракту, на несколько лет, в институт Этнографии, по-петербургски Кунсткамеру. Со временем был назначен ее ректором, а потом — деканом нового университетского факультета, Археологического. Так и задержался в России до самой своей кончины. После него на факультете служили множество предков Платона Сократовича: отец и дед, бабушки, тети и дяди, многие и возглавляли его. И для всех этот вот будущий, а теперь внезапно наступивший день был главным. С самого рождения Платон слышал так много предположений, догадок, столько всего разного, часто противоречивого про великий день.

Именно этот, когда по обычному тротуару, обычными шагами он идет в давно знакомый банк за какими-то старыми бумагами, в которых написано о каких-то фантастических сокровищах, сказочных знаниях, обещанных предком. Он вдруг подумал — это странно, что идет именно он — ведь в его жизни ничего необычного никогда не было, и он ничего необычного никогда не делал.

Вот она и показалась за поворотом, стеклянная призма банка. Рядом с похожим на средневековый замок богословским факультетом. "Royal Bank of England".

За чугунной оградой — безупречно ровные газоны, покрытые безупречно ровной травой, которую будто бы надо стричь триста лет, маленький фонтан с золоченой статуей Меркурия. Вход у подножия стеклянной стены стилизован под античный портик — металлокерамические колонны, псевдогранитный фриз.

"Ассоциативная интерпретация античности", — мелькнуло в голове.

Он оказался в невероятно высоком, уходящем в небеса, холле здания. Платон бывал здесь много раз, но все не мог привыкнуть ко всему этому.

Все здесь, внутри банка, было суперсовременно и безупречно. Создано словно из несуществующих пока материалов. Он будто перенесся на век вперед. В век двадцать третий.

Внушающие ужас лифты, круглые платформы без стен, огороженные только силовыми полями, с неуловимой для человека скоростью взлетали куда-то в банковские, высоты.

Обдавая выдавленным воздухом, бесшумно обрушивались прямо между бесстрастно снующими людьми, безошибочно выбирая свободное место. Воображение почему-то отказывалось верить в эту безошибочность. Он всегда думал о том, что может произойти в таком лифте с каким-нибудь больным: с сердечником или, хуже того, страдающим расстройством желудка. Но такие, видимо, не подразумевались, таких здесь быть не могло. Деловито мелькали только почти одинаковые, похожие на андроидов, клерки среди путаницы самодвижущихся дорожек-эскалаторов на полу, непонятно куда ведущих.

Все блестело, как будто нарочно, вызывающе, чтобы была заметна полная невозможность пыли, упаси бог, грязи. Каждый мог видеть, что здесь нет ни пылинки, ни, наверное, даже микроба.

Несовершенны здесь были только растерянные, дряблые, нестерильные клиенты. Каждому такому было понятно, что здесь не может быть случайностей, а тем более, странно подумать, обмана. Наверное, в этих стенах ни разу и не произнесли этого слова.

К счастью, подниматься на таком лифте не приходилось ни разу. Дождавшись паузы в движении платформ, Платон перебежал зал и мышью нырнул в привычную боковую дверь.

Оказывается, его ждали. В зале стояли несколько человек, что-то вроде делегации. Впереди сама Левкиппа Ефимовна, директор петербургского филиала этого банка. Женщина с очень хорошо сохранившимися следами красоты, совершенно неопределенного возраста: от сорока и много выше. Как всегда в строгом деловом, а сегодня, кажется, еще и праздничном костюме: в желтом коротком жилете и розовых галифе из легкой ткани. Длинные, безукоризненно ухоженные волосы, согласно требованиям моды, лежали на спине директрисы. Как всегда абсолютно безупречная, корректная, неземная. Приветствуя его, она глядела прямо и бесстрастно.

— Приветствуем вас, лорд, — обычным своим сдержанно-доброжелательным тоном заговорила она. — У нас всех сегодня юбилей. Почти праздник.

— Не такой уж праздник, — смущенно возразил Платон. Ни к каким торжествам он готов не был, отвел глаза в сторону, стараясь не смотреть в ее глубокие черные глаза. Может, еще не привык к тому, что он теперь тоже не кто-нибудь, а декан Санкт-Петербургского университета.

— Наши люди пришли утром, включили компьютеры, а все мониторы горят красным светом. От всех компьютеров звон пошел по всему банку. — Левкиппа даже слегка улыбнулась. Платон впервые видел ее улыбающейся. — Я даже испугалась.

"Неужели ты можешь бояться. Интересно, какие мысли могут быть в этой голове, кроме служебных. А чем она способна заниматься после службы"?

— Оказывается, наши компьютеры никогда не забывали об этой дате, отсчитывали дни и вот вспомнили. Триста лет прошло. Ровно триста лет! — продолжила и закончила прекрасная директриса.

После этого его окружили, поздравляли, кто-то специальный из банка на ходу пытался договориться о каких-то публичных торжествах и пресс-конференции.

* * *

Цветы и папки с приветственными адресами пришлось оставить в зале. В хранилище его, как всегда, сопровождал клерк стандартной банковской внешности. От андроида он отличался только очками в дорогой оправе.