Здесь водятся драконы - Борис Борисович Батыршин

Вениамин ещё и добавит, когда придём во Владивосток, насидится на гауптвахте! Нашёл, о чём языком болтать — дело-то сугубо секретное…

Матвей собрался, было, разубеждать Казанкова, но по выражению глаз, по прыгающим в уголках смешинкам, понял, что спутник его не очень-то и сердится. Да и то сказать — теперь он, вчерашний гимназист и несостоявшийся бомбометатель, доверенных помощниках штабс-капитана Остелецкого. Этот говподин скрывал свою истинную сущность под личиной военного топографа, посланного с экспедицией Ашинова для составления карт Новой Москвы и прилегающих к ней территорий, но Матвея ему обмануть не удалось — юноша понял, что его новый покровитель состоит в каком-то секретном департаменте и занимался чем-то, о чём простым смертным знать не полагалось. Но себя-то вчерашний гимназист теперь к простым смертным не причислял, а потому полагал, что имеет право хотя бы одним глазком заглянуть под покров тайны, окутывающий деятельность его новых знакомых.

Казанков был, похоже, с ним согласен, потому что не отправился прямо сейчас мылить холку проштрафившемуся унтеру, а слегка переменив позу, заговорил:

— Раз уж вы, друг мой, теперь так хорошо осведомлены, чего уж скрывать, было дело. Правда, в Южную Америку мы с Вениамином Палычем попали разными путями — я через Североамериканские Штаты, откуда перегонял военные корабли, закупленные правительством Перу, а он на яхте нашего доброго знакомого, барона Греве, с противоположной стороны света — пересекли Атлантику, обогнули мыс Горн и подошли к берегам Чили с юга. Кстати, Вениамин рассказывал, будто у мыса гоорн они видели самого настоящего Летучего Голландца — в точности, как в известной легенде, с огнями Святого Эльма на ноках реев, с изодранными в клочья парусами, да и сам он светился мертвенным каким-то светом, ни дать ни взять, кладбищенский призрак…

И он принялся рассказывать Матвею о своих приключениях во время войны, успевшей уже получить название Второй тихоокеанской — старательно, как заметил юноша, избегая при этом деталей, могущих пролить свет на то, чему следовало пребывать в секрете. Потом разговор перешёл на события 1878-го года, когда трое друзей, выпускников Морского Корпуса, угодили прямиком в горнило Балканской войны и, каждый на свой манер, внесли лепту в победу русского оружия. Так, сам Казанков остался тогда на Балтике, получив назначение артиллерийским офицером на башенную броненосную лодку «Стрелец», и вместе с другими мониторами сначала принял участие в отражении атаки английской броненосной эскадры против Кронштадта, а позже сам командовал «Стрельцом» при Свеаборге — морской баталии, покрывшей неувядаемой славой Андреевский Флаг, когда эскадра Специальной Службы погибла почти в полном составе, а немногие уцелевшие корабли спустили флаги перед победителями.

За балтийской кампанией последовал дальний океанский поход на коммерческом крейсере «Москва» — вооружённом пароходе общества «Доброфлот», отправленном вокруг Африки в Индийский океан с секретным заданием. Оно состояло в разрушении маяков на Мысе Доброй надежды, что должно было повредить торговому судоходству, на котором только и держалась Британская империя. Закончился этот рейд яростной схваткой с британскими крейсерами у берегов Занзибара, когда «Москва» спасла от верной гибели команду русского клипера «Крейсер» и вынудила англичан с позором ретироваться. Кстати, упомянул Казанков, на «Крейсере» тогда служил мой товарищ по Морскому Корпусу, барон Греве. Он ещё потерял в этом бою кисть руки, едва не умер от потери крови — но всё же сумел выкарабкаться, хотя и оставил после этого военную службу. Однако судьба щедро вознаградила его за эту утрату — во время рейда по Индийскому океану, «Крейсер», в числе прочих «призов», захватил бельгийский пароход с грузом военного снаряжения и оружия, предназначенный индийским королевским частям. На борту этого судна — сконструированного, надо сказать таким образом, что оно могло не только перевозить грузы, но и служить для увеселительных путешествий, — оказалась его хозяйка, вдова крупного бельгийского предпринимателя и хозяина крупной пароходной компании. Судно вместе с грузом было конфисковано в пользу российской казны, однако прекрасная судовладелица не устояла перед чарами молодого, отчаянно храброго и весьма привлекательного барона — а может, наоборот, это она поймала его в сети своего очарования, угадав в Греве родственную авантюристическую душу. Так или иначе, ещё на больничной койке он сделал ей предложение, которое и было принято. Затем последовала отставка и новая жизнь судовладельца, аристократа и хозяина замка в королевстве Бельгия, где барон, впрочем, проводил совсем немного времени, пользуясь возможностью отправиться в любой конец света на собственном судне — разумеется, в сопровождении супруги. Именно под такое путешествие и было обставлено плавание к берегам Чили, в котором барона и его жену сопровождал Вениамин Остелецкий и команда «морских пластунов», в которой и состоял тогда трепло Осадчий…

Но, стоило Матвею пуститься в расспросы о прошлом этого третьего из бывших мичманов, Казанков стал куда менее откровенным. Видимо, сотрудничество Остелецкого с секретной службой Адмиралтейства началось довольно рано, и детали его по-прежнему хранились в папочке, совать нос в которую категорически не следовало. Впрочем, хватило и того, что Казанков всё же счёл возможным рассказать — теперь вчерашний гимназист спал, и видел, как он примет участие в очередной секретной операции вместе со своими наставниками. И, несомненно, добьётся успеха признания, славы, потому что как же может быть иначе?

Среди прочего, моряк упомянул и о трагической кончине своей невесты, погибшей от взрыва той же бомбы, что убила Государя Императора. Упомянул он и о том, что отец Нины, бывший командир «Стрельца», под чьим началом сам Казанков начинал службу, впоследствии участвовал в походе русского броненосного отряда под началом адмирала Бутакова к берегам Северной Америки, закончившейся сражением в Чесапикском заливе, в котором русские хоть и не сделали ни единого выстрела, но всё же немало поспособствовали разгрому британской эскадры Эдварда Ингфилда. После войны Иван Фёдорович Повалишин — так звали отца Нины, — некоторое время оставался на службе, но вскоре подал в отставку — только для того, чтобы по приглашению правительства Перу принять командование над закупленными в Североамериканских штатах боевыми кораблями и вместе с ними поучаствовать в морской кампании против Чили, закончившейся решительной победой перуанцев. За это Повалишин получил от правительства республики адмиральские эполеты и солидное содержание, но на службу, что русскую, что перуанскую, уже не вернулся — вышел в отставку, теперь уже окончательно, имея в виду посвятить себя науке археологии и изучению древних цивилизаций южноамериканского континента.

Это было весьма увлекательно, но…. Матвея в самое сердце поразило то, какой яростью пылали глаза собеседника, когда тот