Сделка с дьяволом - Жюльетта Бенцони

– А разве Пресвятая Дева не была чуточку крестьянкой? – улыбнувшись, спросила Гортензия.

– Возможно, только я не желаю этого знать. Во всяком случае, это просто недопустимо в церкви. Так что пора мне убираться восвояси. К тому же с моей стороны просто бессердечно задерживаться у вас. Боюсь, как бы мое присутствие не помешало… другим визитам. Было бы невежливо так отплатить вам за ваше чудесное гостеприимство. У любви свои права, и у меня не хватит духу нарушать их.

– Понимаю. Знаю также, что в этих обстоятельствах вы на моей стороне. Я очень ценю это, потому что, поверьте, иногда я и сама не знаю, как себя вести.

– Мой возраст дает мне право давать вам любые советы, дорогая моя Гортензия, но я лучше воздержусь. Я только задам вам один, последний вопрос… если позволите.

– Прошу вас.

– Любовь предполагает определенный риск, вам это известно. Что вы будете делать в случае беременности?

Гортензия поняла, насколько важен этот вопрос, ведь именно ради него и проделала старая графиня это путешествие из Сен-Флу. Вопрос и вправду был серьезным, даже если до сих пор она никогда об этом не спрашивала. Вместо нее об этом думал Жан, и его поведение – результат его раздумий.

Она тихо ответила:

– Я думаю, что я буду очень счастлива. Плохо, когда ребенок растет один…

– Подумайте о последствиях, о толках, которые поднимутся: графиня де Лозарг ждет внебрачного ребенка, это неслыханно! Ваш сын Этьен уже носит титул маркиза де Лозарга, вы не можете нанести ему подобного оскорбления.

– Он пока еще слишком мал, чтобы почувствовать это оскорбление, но, если вы думаете о будущем, я полагаю, что так или иначе подобное событие поможет мне разрешить вопросы, над которыми я бьюсь, так как это заставит Жана жениться на мне.

– Но брак с ним в глазах света станет не меньшим скандалом!

– Свет меня не интересует, дорогая графиня. Единственное, что имеет в моих глазах смысл, – это жить в мире с богом и собственной совестью. Я знаю, что наш дорогой каноник охотно благословит мой брак с Жаном. И почему бы не держать его в тайне, чтобы я могла сохранить свое имя?

– Возможно. С условием, конечно, что это будет не такой уж страшный секрет и слух о браке просочится где-нибудь… На этом позвольте с вами проститься, милое дитя, и еще раз поблагодарить вас за то, что побаловали старую чревоугодницу, и главное, что выслушали ее. Я, право, очень вас люблю. Когда мне было столько же лет, сколько вам, я была почти такой же…

Она уехала. Гортензия смотрела вслед ее карете, как недавно провожала взглядом повозку Годивеллы, но настроение у нее на этот раз было совсем другое. Графиня возродила ее вкус к борьбе. Этот визит напомнил о сомнениях, терзавших ее с момента выздоровления Жана. Гибель маркиза де Лозарга вовсе не означала, что для нее наступило полное счастье. Оставалось еще столько препятствий, преодолеть которые будет гораздо труднее, чем ей казалось раньше. Но теперь она была готова к борьбе.

Она в задумчивости вернулась в дом, прошла на кухню, где Жанетта успешно скармливала «господину маркизу» сладкую кашу. Этьену было уже полтора года, и к великой радости своих обожателей, отсутствием аппетита он не страдал. Он глотал все как прожорливый птенец и рос как на дрожжах, обнаруживая признаки характера, достойного своих доблестных предков. Малейшее противоречие вызывало у него яростный рев, однако страдания, которые не миновали его при прорезывании зубов, переносил с удивительной стойкостью. Только слезы, тихо струящиеся по смуглым щечкам, показывали, как ему больно, и от этой так мужественно переносимой боли у Гортензии, Жанетты и Клеманс все внутри переворачивалось и не хватало духа наказывать его потом за капризы. Он уже начинал робко ходить, зато на четвереньках передвигался так быстро, что за ним нужен был глаз да глаз.

Увидев мать, Этьен принялся щебетать, как воробышек по весне, потом, вырвав из рук Жанетты ложку, забарабанил по тарелке с кашей с такой энергией, что вызвал негодующие крики кормилицы:

– Боже мой, мадам Гортензия! Теперь придется его полностью переодевать. Смотрите, что вытворяет!

Каша густым слоем покрыла чепчик и распашонки малыша, как, впрочем, стол и одежду Жанетты.

– Вот бесенок! – проворчала Клеманс, стирая тряпкой размазанную кашу. – Небольшая порка ему была бы в самый раз.

– Гы-гы! – закивал Этьен, а потом расцвел улыбкой, показав три белоснежных зубика. – Ма-ма-ма-ма…

Гортензия рассмеялась и поцеловала сына в вымазанную кашей мордашку.

– Ах ты, маленький, хорошенький негодник!

– Если прощать ему все капризы, мадам Гортензия, он потом всем покажет!

– Пусть немного подрастет, Клеманс, отложим порку на потом.

– Да ведь это самый что ни на есть настоящий Лозарг, такому нужна крепкая мужская рука.

– Время мужчин никуда от него не уйдет, – спокойно возразила Жанетта. – А пока он только наш. Да к тому же неужели у вас рука поднимется отшлепать его, Клеманс?

– Не мое это дело! – парировала та, возвращаясь к своим кастрюлям. – Да и про шлепки это я так, к слову. Я и сама обожаю эту кроху.

– А вы думаете, я не знаю, как вы его любите? Скажите, Жанетта, Франсуа утром был на ферме?

– Думаю, да. Он собирался чинить крышу коровника, вчерашняя буря натворила бед. Хотите, я схожу за ним?

– Нет, спасибо, Жанетта. Я сама пойду. Мне надо немного пройтись.

Она пошла в вестибюль, облачилась в широкий плащ с капюшоном, обулась в деревянные башмаки и отправилась на ферму, расположенную на противоположном склоне холма, в некотором отдалении от дома. Она полной грудью вдыхала свежий ветер с гор. Туман, с утра закрывавший все вокруг, начинал понемногу рассеиваться, пропуская бледные робкие лучи солнца. В их свете засверкал иней, покрывший траву, ставшую от этого серебристо-зеленой. По склонам гор, спускавшихся к реке, огромные заросли папоротника уже побурели, но стоящие стеной кусты остролиста расцветились ярко-красными ягодами, из которых получаются такие красивые венки и букеты к Рождеству. По другую сторону Комбера, ближе к поселку с часовней, где покоилась Дофина и вся ее родня, начиналась каштановая роща. Каштаны росли по склонам оврагов и в глубоких ущельях, щедро снабжая жителей своими плодами… Высоко в небе парил ястреб, высматривая ставшую редкой добычу… Гортензия полюбовалась плавными кругами, которые он описывал, и зашагала по дороге, окаймленной зарослями бузины, ведущей прямо на ферму, где хозяйничал Франсуа Деве.

Гортензия относилась к Франсуа дружески и даже с долей нежности. Ее мать Виктория де Лозарг любила его в юности, пока ей не пришлось уехать в Париж, чтобы начать там, вопреки воле родных, светскую жизнь жены преуспевающего банкира. Гортензия знала, что Франсуа остался верен этой своей юношеской любви. Для него как будто и не было никогда свадьбы его любимой с отцом Гортензии, Анри Гранье де Берни, и он спокойно ждал, когда смерть вновь соединит его с той, что на всю жизнь осталась светочем его очей. Частичку этой любви он перенес на Гортензию, ведь она была дочерью Виктории и так походила на нее. За это Гортензия и любила Франсуа, да еще за помощь, что он оказал ей в ее непростых отношениях с маркизом де Лозаргом. Она любила его также и за то, что он да еще Светлячок, огромный рыжий волк, были единственными друзьями Жана…