Сломанный мир - Анна Мори

Он закопал собаку. Была зима, и земля оказалась мерзлой, твердой почти как камень, но с помощью большой ветки ему удалось вырыть некое подобие могилы; когда он затащил туда собаку, оказалось, что места слишком мало. Он забросал собаку все той же твердой холодной землей и сухими листьями, но труп так и не удалось прикрыть полностью. Но он решил, что это все же лучше, чем ничего.

Юки, конечно, не был уверен, кто именно это сделал, но у него были кое-какие подозрения.

Он стал замечать, что Юкиёси часто бывает жесток со слугами. Те, кто осмеливался перечить принцу или даже посмотреть как-то не так, жестоко за это расплачивались. Юкиёси быстро понял, что больше нет необходимости скрываться, как было прежде в Юйгуе, наносить удары врагам исподтишка: теперь он мог позволить себе быть каким угодно взбалмошным. Пока что, он, конечно, оставался всего лишь мальчишкой и никому из придворных всерьез навредить не мог — а если и мог, то, слава богам, не догадывался об этом: пока его мирок ограничивался слугами и домашними животными, которых можно было беспрепятственно мучить.

За смертью собаки довольно скоро последовала человеческая смерть. Один из слуг принес Юкиёси остывший чай — страшный проступок. Юкиёси приказал дать ему двести ударов палками. Некоторые могли выдержать двести ударов, но этот слуга умер.

Юкинари тоже присутствовал при этом. Они оба впервые видели смерть. Юкиёси смотрел во все глаза, боясь пропустить хоть миг, и жадно втягивал ноздрями воздух.

Юкинари не хотел признаваться себе в этом, но после этого случая он стал бояться брата. А Юкиёси нашел новое увлечение: стал часто присутствовать на казнях преступников, которые проводили на одной из рыночных площадей в городе и, видимо, получал удовольствие, глядя на все это.

При встречах брат ничего не говорил ему, только смотрел исподлобья, его взгляд был непонятным, недобрым — и пугал Юкинари. Он пытался заговаривать с братом, но тот в основном молчал или отвечал односложно, всем своим видом показывая, как ему неприятно общество Юкинари. После нескольких таких встреч Юки начал избегать брата. Все чаще он предпочитал спрятаться где-нибудь в саду, лишь бы не столкнуться с Юкиёси.

Все это тревожило его, вырывало из его фантазий, заставляло думать о реальности, а как это поправить — он не знал.

Скоро каждый слуга знал, как страшен в гневе юный принц Юкиёси.

Это был не последний наказанный палками слуга. Наказания случались все чаще и чаще. Иногда слуги умирали. Юки, конечно, больше не присутствовал на наказаниях, он изо всех сил старался даже не думать об этом — но знал, что подобное продолжает происходить, и это грызло его.

Хуже всего было то, что эти события меняли Страну Дракона — не настоящую, а ту, которую продолжал придумывать Юки.

Когда он был младше, Страна Дракона из его фантазий была светлым, радостным, волшебным миром, будто бы впитав ту яркость и жизнь, которых недоставало ему самому. Теперь страна окрасилась в мрачные краски. В Рюкоку, которая продолжала жить в его голове, началась война. Туда вторглись какие-то чужеземные захватчики, которые были даже не вполне людьми. Сначала он воображал себя героем и спасителем своей страны, но с каждым днем положение Рюкоку становилось все печальнее.

Юки часто развлекался тем, что совмещал рутинные действия и игру. Это началось очень давно, в Юйгуе, еще до того, как он придумал Страну Дракона. Скажем, он был абсолютно уверен, что очень жирный и старый соседский кот — оборотень-бакэнэко, и часто подкарауливал его, мечтая подсмотреть, как тот превращается или хотя бы ходит на задних лапах. Дом и сад были полны восхитительных и пугающих вещей, которые другие почему-то не замечали. В пепле у очага Юки не раз замечал отпечатки маленьких ног домового, и тот же домовой, без сомнения, разбрасывал и воровал разные мелочи. Кто-то невидимый часто зловеще шуршал камышами на пруду. В сумерках во время снегопада ему несколько раз виделись очертания женской фигуры — может быть, это прекрасная Снежная Женщина пришла, чтобы подружиться с ним и когда-нибудь потом стать его женой?

После того как они приехали в Рюкоку, ему иногда приходило в голову, что он уже слишком взрослый для таких игр, но без них его жизнь стала бы совершенно пуста и скучна. Поэтому он решил не упрекать себя за это и так вжился в эти фантазии, что почти перестал отдавать себе в них отчет. Когда он учил уроки — представлял, что разведывает планы врагов, напавших на Страну Дракона. Прыгая через лужи весной — пробирался через топи, подходя тайной дорогой к одному из вражеских лагерей. Залезал на дерево, представляя, что летит на драконе.

Однажды, когда он пережидал в саду в беседке, чтобы не столкнуться с братом — проще говоря, в очередной раз прятался от него — и, как обычно, наполовину находился в своем выдуманном мире, придумывая что-то, ему вдруг пришло в голову, что злыми силами, покушающимися на Страну Дракона, руководит Юкиёси. Раньше ему казалось, что его брату не место в Стране Дракона, но теперь все стало на свои места. Юкиёси присутствовал там (он ведь знал о Стране Дракона — Юки сам рассказал ему), и он был злодеем. Именно Юкиёси губил его страну, это было ясно, как день.

Он понял, что ненавидит Юкиёси, а Юкиёси ненавидит его. Для других, возможно, и то и другое давно уже было очевидно, но Юки в то время было сложно понять как чувства других, так и свои собственные чувства.

Правда, что делать с этим новым знанием — он не имел ни малейшего понятия.

А что он чувствовал по отношению к остальным обитателям дворца? Раньше Юки не особенно задумывался об этих людях — все были для него одинаково чужими — но когда он начал размышлять об этом и пытаться облечь свои чувства в слова, то понял, что некоторые из придворных ему нравятся (таких было меньшинство), другие — нет. Но некоторые даже напоминали ему его воображаемых друзей из Страны Дракона — или, во всяком случае, он бы хотел поселить их там…

Прекрасное знание всех уголков дворца и сада и привычка прятаться и передвигаться незаметно, точно призрак, могли бы здорово пригодиться ему, если бы он хоть немного интересовался происходящими при дворе событиями и секретами, но Юки не интересовался. Впрочем, если он случайно становился свидетелем чужой беседы, то неловкости тоже не чувствовал. Чаще всего он просто оставался