Слепой. Я не сдамся без боя! - Андрей Воронин

— Все, — констатировал он бесцветным голосом. — Отпустил на всякий случай охрану, чтобы не позориться, и стал ждать, чем обернется дело. А когда понял, что ждать больше нечего, воспользовался единственным выходом, который у него остался.

— Вы имеете в виду заднюю дверь? — спросил недоверчивый Глеб.

— Это вряд ли, — все тем же тусклым и бесцветным, словно неживым, голосом возразил генерал. — По-своему он был честным человеком.

— Очень по-своему, — вставил Слепой, продолжая поглядывать по сторонам, а заодно и прислушиваться, не донесется ли откуда-нибудь из-за дома звук отъезжающей машины, а то и отходящей от личного причала господина генерал-полковника моторной лодки.

Федор Филиппович проигнорировал эту реплику.

— Кроме того, — продолжал он, — у него была цель. Пустившись в бега, о ней пришлось бы навсегда забыть, а бесцельное и сытое, как у бройлерного цыпленка, существование его никоим образом не прельщало. Согласись, материальных благ ему и здесь хватало с лихвой. Не из-за денег же он этот огород городил! Так что, думаю, ты смело можешь вычеркнуть его из своего списка.

— Прежде чем кого-то откуда-то вычеркивать, я бы все-таки хотел убедиться своими глазами, — сообщил Сиверов. — А то как бы потом заново вписывать не пришлось. Одного, помнится, уже вычеркнули, и что из этого вышло?

— Не передергивай, — устало произнес генерал. — А впрочем, как знаешь. В конце концов, это не моя, а твоя компетенция. Валяй, я подожду.

Глеб не стал спрашивать, не хочет ли Федор Филиппович составить ему компанию. Генерал был уже слишком стар, чтобы упиваться зрелищем плавающего в луже собственной крови врага и плясать «Барыню» на его могиле. Кроме того, в доме их могла-таки поджидать засада, и прозвучавший в комнате на втором этаже выстрел мог оказаться просто положенной в ловушку приманкой.

— Вы тут поглядывайте все же, — сказал он. — А то мало ли что…

— Ты мной еще покомандуй, мальчишка, — проворчал Потапчук и достал из кармана пиджака плоскую круглую жестянку с леденцами, которая обычно появлялась на свет, когда его превосходительство испытывал сильные отрицательные эмоции и начинал скучать по сигарете.

Подергав закрытую калитку и экспериментальным путем установив, что, просунув руку между прутьями решетки, не может дотянуться до кнопки, отпирающей электрический замок изнутри, Глеб подпрыгнул, ухватился за похожие на наконечники копий острия и, используя завитки чугунного узора в качестве ступенек, без труда забрался наверх. Спрыгнув на влажный после недавнего дождика, курящийся на солнце теплым паром бетон, он сразу же запустил руку за левый лацкан пиджака и извлек оттуда «стечкин». Сам по себе немаленький, пистолет казался чудовищно огромным из-за надетого на ствол длинного глушителя.

— Вылитый Джеймс Бонд, — прокомментировал его действия оставшийся по ту сторону забора генерал. Похоже, настроение у него все-таки улучшилось, и Глеб понимал, почему: хозяин дома хотя бы напоследок повел себя по-человечески, добровольно сделав то, к чему Федор Филиппович явно намеревался его склонить.

Кажется, он был целиком и полностью уверен в том, что хозяин действительно отослал охрану и, убедившись, что все его козыри биты, пустил себе пулю в висок. Глеб разделял уверенность своего куратора процентов на восемьдесят, а может, и на все девяносто. Но игнорировать оставшиеся десять он не имел права и потому действовал так, словно в доме его и впрямь поджидало целое отделение автоматчиков.

Солнце вовсю светило с очистившегося, ясного, будто отмытого дождем неба, листья берез блестели, как лакированные, в траве сверкали, переливаясь всеми цветами спектра, точь-в-точь как бриллианты при ярком освещении, капельки росы. Чувствуя лопатками полунасмешливый взгляд Федора Филипповича, Глеб осторожно двинулся вперед. Обстановка была какая-то нерабочая, слишком яркая и жизнерадостная, и Глеб радовался тому, что у клиента хотя бы нет соседей, поскольку чувствовал, что его крадущаяся по двору фигура с пистолетом в руке на фоне всего этого великолепия смотрится в высшей степени нелепо и неуместно.

Еще ему подумалось, что эта уединенность выдает господина генерал-полковника с головой, разрушая его маскировку. Каков скромняга! Всего-то и имеет, что трехэтажный коттеджик с бревенчатой русской банькой да одинокий «мерин» в гараже — не так уж много для генерал-полковника, особенно в наше время и особенно в Москве. А что под этот скромный домишко отведен добрый гектар золотой подмосковной землицы, да не где попало, а в водоохранной зоне, далеко в стороне от ближайшего людского жилья, так это, надо полагать, ничего не значащий пустячок. Ну, нравится человеку уединение, ну, не любит он, когда соседи к нему на участок через забор заглядывают! Настолько не любит, что не поскупился оплатить прокладку всех коммуникаций протяженностью километров в пять или около того. Мелочь, казалось бы, но — красноречивая…

В метре от дорожки, по которой он шел, шелестела раскидистой кроной старая береза. В траве у ее корней блеснула темно-коричневая, будто лакированная, шляпка боровика. Не удержавшись, Глеб поискал глазами и сразу же нашел еще два — один побольше, а другой совсем молоденький, с еще нераскрывшейся шляпкой и толстенькой, крепкой ножкой. Он всегда был равнодушен к грибам и не понимал, как можно испытывать азарт, отыскивая в траве и прошлогодних листьях эту разновидность плесени, да не просто отыскивая, а затем, чтобы потом употребить ее в пищу. Отношение к грибам у него было европейское — он ими брезговал, как и жареными насекомыми, которые в странах Юго-Восточной Азии считаются лакомством. Тем не менее, сакраментальное: «Живут же люди!» снова пришло ему на ум; он уже почти ожидал увидеть за следующим деревом мирно жующего травку зайца, а то и какого-нибудь лося, но не увидел никого, в том числе и залегшей с оружием наготове охраны.

В открытом настежь гараже было чисто прибрано и пусто. Глеб пощупал капот «мерседеса». Капот был холодный. Спохватившись, Слепой вынул носовой платок и стер с покрытого черным лаком железа отпечаток своей ладони, а потом натянул перчатки: осмотр места происшествия, жертвой которого стал человек такого калибра, проводится очень тщательно, и ему вовсе не улыбалась перспектива оставить свой автограф в базах данных МУР и ФСБ.

Он оглянулся. Яркий августовский денек был, как картина рамой, обведен по периметру широким проемом ворот. Отсюда, из прохладной полутьмы, он казался еще ярче, чем был на самом деле. «Неба клочок, солнца глоток, пока не спущен курок», — вспомнилось Глебу. Строчка пришлась, что называется, не в тему: курок уже был спущен. Сквозь завитки чугунной ограды виднелся единоутробный близнец «мерседеса», возле которого стоял Слепой; около машины, сунув руки в карманы и посасывая леденец, прохаживался генерал Потапчук. В гараже и в доме было тихо, лишь на стене слева от входа негромко жужжал, мотая киловатты, электрический счетчик.

Тогда он повернулся спиной к солнечному свету, дослал в ствол пистолета патрон и, мысленно перекрестившись, толкнул незапертую дверь, что вела из гаража в дом.

Все это началось чуть меньше трех месяцев назад, на границе мая и июня. Точнее, началось это гораздо раньше — примерно тогда, когда нога первого русского солдата ступила на каменистую почву Северного Кавказа. Глебу Сиверову было не впервой с головой окунаться в сложную и темную игру, десятилетиями ведущуюся вокруг этого неспокойного региона, но к данному конкретному делу Федор Филиппович подключил его только тогда, когда он завершил предыдущую работу. Слепой видел в этом верный знак доброго отношения его превосходительства к своей скромной персоне: сам по роду службы вынужденный параллельно заниматься множеством дел, генерал обычно старался не взваливать на своего лучшего агента больше одного задания за раз. В этой тактике, помимо всего прочего, сквозил свойственный всякому крепкому профессионалу прагматизм: каким бы хорошим, прикладистым и удобным ни был, скажем, молоток, попытка забить им два гвоздя одновременно, как и погоня за двумя зайцами, вряд ли увенчается успехом.