"...Миг между прошлым и будущим" - Александр Зацепин

Наша тройка очень внимательно изучила документы Женевьевы, а мой паспорт даже не попросила. Хотя мы разговаривали с ней только по-английски.

Но это была только прелюдия. Мне не разрешили жить в гостинице вместе с женой, а ей – у меня дома!

Союз композиторов разрешил нам пожить вместе в Иванове, хотя в парткоме СК смотрели косо. Но это уже было позже. А в первый приезд Женевьева пожила неделю, помучилась (в гостиницу меня пускали с трудом, в одиннадцать вечера требовалось очистить помещение от гостей) и уехала во Францию. А я подал документы в центральный ОВИР, там у меня был хороший знакомый. Я сказал, что хочу поехать к жене во Францию на три месяца. Проходит два-три месяца, рассмотрели мои документы. И мой знакомый говорит:

– А тебе отказали! Почему? Считают: не целесообразно. Теперь только через год можешь обращаться.

Год надо ждать! Двести лет надо ждать, чтобы к жене попасть! Что ж, видимо, придется долго жить. Вот я долго и живу…

Спрашиваю:

– Что же мне делать?

Он отвечает:

– Если опять напишешь «на три месяца», тебе опять откажут. Еще год будешь ждать. Так будешь пять лет ждать, тогда, может, и разрешат. Напиши лучше – «на постоянное место жительства». Отпустят!..

– Но я не хочу на постоянное!..

– Ты ничего не теряешь. У тебя здесь дочь, у нее квартира. Напишешь письмо, она потом пропишет тебя на своей площади. В любой момент можешь вернуться.

Это – теоретически. Забегая вперед, скажу, что практически меня обратно не пускали полтора года!

Но тогда мне ничего не оставалось, как соглашаться на предложенный вариант. Но и на него ушло целых два года! В 1980 году я подал документы, и только в 1982-м мне дозволили сматывать удочки.

Я собрал кое-какие вещи, ноты. Рояль, книги, картины, конечно же, взять с собой не разрешили. Что мог, все уложил в машину. Мне великодушно выписали документ о том, что мои «Жигули» пятой модели могут не возвращаться на родину. Я поехал через Ленинград – в Хельсинки, там у меня жил знакомый продюсер Юсси Кохонен. Мы работали с ним в советско-финской картине Гайдая «За спичками». Он говорил мне, что у него в Хельсинки есть режиссер, который хотел бы со мной работать. И ему в тот момент требовалась музыка танго. И я для этого написал пять разных танго. Юсси послушал и сказал:

– То, что надо! Приедешь – будешь работать.

И я поехал.

На таможне меня встретил интеллигентного вида офицер-пограничник и сообщил, что машину я должен непременно вернуть отчизне, щедро поившей меня березовым соком.

– У меня ж разрешение на постоянное место жительства, – слабо сопротивлялся я, – и машина не ворованная!..

Страж театрально разводил руками и делал книксен: мол, рад бы, да ничего не могу. Пришлось клятвенно пообещать, что обязательно верну железного коня в родное стойло.

Париж, 1983 год

Приехал я в Хельсинки с радужными надеждами, подышал буржуазно-демократическим воздухом, пожил у своего приятеля несколько дней. И тут выяснилось, что, к сожалению, обещанного фильма не будет: финансы поют романсы. Нет денег – нет фильма. Утром деньги – вечером фильм.

Но добрый приятель Юсси пообещал мне помочь. У него есть друг, режиссер Войтех Ясный, тот, в свою очередь, – друг знаменитого Милоша Формана («Полет над гнездом кукушки»), они оба из Чехословакии. Ясный сейчас в Германии снимает фильм «Самоубийца» по Эрдману. И у него нет композитора!..

После звонка моего приятеля Войтех Ясный сразу согласился со мной работать, чему я был крайне удивлен и обрадован: на Западе очень тяжело получить работу. Потом я узнал, что его композитор заболел, попал в психиатрическую больницу. Ну, может, не все же композиторы туда попадают…

Я приехал во Францию и связался по телефону с Ясным. Он сказал, что будет на следующей неделе в Париже. Какая удача! Он привез сценарий, показал один из своих фильмов. Картина была отличной! И мы начали работать. Я бы с ним так и дальше работал, но, к сожалению…

Кстати, работая над музыкой к этой картине, я месяц жил в семье… Гоголя. Так звали очень симпатичного художника картины немца Гоголя Бехренда. Его родители так любили Николая Васильевича Гоголя, что сына назвали в его честь.

Сделаю небольшое отступление. Среди некоторых композиторов бытует мнение, что кино – это что-то вроде халтуры. Чего-нибудь напишешь, музыка фоном пойдет – и ладно. Получи две с половиной тысячи рублей (ставка тех лет), да еще потом и потиражные идут, если фильм хороший. Но любая работа может быть халтурной, если к ней соответственно относиться. Я же, во‑первых, люблю работать в кино. Во-вторых, привык любое дело делать так, чтобы потом не было стыдно. Допустим, приношу Гайдаю какой-нибудь музыкальный номер, ему нравится. Проходит неделя, и я этот номер переделываю. Он становится интереснее. Прихожу к Гайдаю и говорю, что номер переделал.

– Но он же хороший был! – слышу от него.

– А стал еще лучше! – отвечаю.

И Гайдай знал, что я никогда не халтурю. Так же и с Ясным. Я написал два финала к фильму – один для интеллектуалов, для режиссеров, другой – для широкой публики. Он слушал-слушал, никак не мог решить, какой выбрать. Дал послушать жене. Потом, наконец, принял решение. Он тоже понял, что я отношусь к работе серьезно.

В его картине мне пришлось написать шесть текстов к песням. Ясный хотел взять стихи из песен Высоцкого, чтобы я написал на них музыку. Мне этого не хотелось. Я, конечно, мог. На Западе никто не знает эти песни Высоцкого. Но душа не лежала. Потом, к счастью, и нужда отпала. Стихи взяли из какого-то американского сборника, за авторские права заломили большие деньги, и Ясный отказался. С Россией же они почему-то не связывались. Хотя, думаю, вопрос решили бы элементарно.

Мне пришлось самому писать стихи. Раньше не пробовал? За границей все сможешь!.. Конечно, я в состоянии что-то срифмовать, но это же не стихи. Тем не менее, пока Шекспир отдыхал, шесть песен я сочинил. Режиссеру понравилось. В фильме их исполняла финская цыганка Анели Сари. Русского языка она не знала, а надо было петь по-русски. Пожалуйста! Написал ей текст латинскими буквами…

В итоге я вроде бы успокоился. Ясный сказал, что хочет работать со мной и дальше. А он делает один-два фильма в год. Чем плохо? Гонорар за музыку складывается так. В контракте предусматривается, например, – кто будет дирижировать оркестром. Я спрашиваю:

– А какой оркестр?

Думаю: если большой симфонический, зачем мне браться? При том еще, что я знал немецкий очень плохо, а дело происходило в Германии.

Режиссер отвечает:

– Оркестр – человек семь.