О природе смеха - В. И. Зазыкин

XVI в.;

«Азъ есмь, иже мирскыа къ мнихомъ посылааи... да... и яровиты рзати помышленми своими къ жене сътворю», ХІV-ХVІ вв. (СлРЯ ХІ-ХVII вв./22: 161){4}.

В данных выдержках из церковных документов мы уже находим почти тот же образ «ржания», что и в многочисленных фольклорных материалах, хотя язык примеров более сдержанный и скупой{5}.

1.2. О фольклорном спряжении «хохочет — хочет»

Вернемся к частушке о «гогочущих» девушках.

В чем ее суть, если говорить предельно кратко? С точки зрения ее воображаемого исполнителя, она выглядит примерно так: «игогочете» — значит «хочете». Получилась своего рода формула. На этом же представлении построена и сказка о «ржущем» попе: «ржет», потому что «любить хочет».

Правомерен вопрос: только ли для «ржания» характерна такая сексуальная подоплека и имеет ли она отношение к обычному смеху или хохоту?

Оказывается, имеет, хотя, возможно, и не в такой степени. Примером тому — совершенно аналогичная рифма о хохоте. Она фигурирует в эротическом фольклоре, например, в некоторых загадках:

Брат сестру Прижал к костру. Сестра хохочет — Еще хочет. («Ухват и сковородка на огне» — РЭФ 1995: 431) Черный кот Марью трет, Марья хохочет, Еще хочет. («Сковородка и масло» — Там же: 413) Он и трет, он и мнет, А она хохочет да еще хочет. («Льномялка» — Там же: 429)

Хохот здесь по своему содержанию эквивалентен «гоготу», то есть он выступает как знак полового желания. Эту знаковость в стихотворной форме выразил И. Барков (опять же при помощи рифмы «хохочет — хочет»):

Когда ети кто хочет, С задору тот хохочет. (Барков 1992: 175)

Надо отдать должное Баркову, выявившему данную взаимосвязь более двух веков назад. Возможно, здесь не обошлось без фольклора, превосходным знатоком которого был Барков.

Однако еще дальше идет неизвестный автор травестийной эротической поэмы «Душенька». Он проводит параллель между смехом и лаем собак во время «собачьей свадьбы» (правда, в данном случае указанная рифма уже не фигурирует):

И к дому шла она среди различных слуг И смехов, и утех, летающих вокруг. Читатель так видал собачью свадьбу в поле, Как к суке кобели с почтеньем приступают, Со всех сторон сбежась десятка два и боле И нюхая под хвост, с задора они лают. (Под именем Баркова 1994: 123)

Совершенно очевидно, что смех здесь сближается с лаем на сексуальной основе. И о лае, как о смехе, в данной ситуации можно сказать: лает — значит «хочет». Издавание прерывистых звуков в обоих случаях символизирует половое желание.

Где же кончается это сближение? Лай преимущественно связан с агрессией, и половую значимость может приобретать только в периоды эструса самок. То есть формула «лает — хочет» работает лишь сравнительно небольшое число дней в году. В человеческом же обществе оба пола находятся в состоянии половой активности круглый год. А это значит, что для формулы «хохочет — хочет» нет временных ограничений.

И еще по поводу приведенных выше загадок — это довольно существенно. Во всех трех примерах женский персонаж хохочет — и таким образом показывает, каких именно действий «хочет» от персонажа мужского рода. Данное заключение нам пригодится при рассмотрении следующего широко известного фольклорного образа.

Редко кто хотя бы краем уха не слышал сказку про царевну Несмеяну. В. Я. Пропп посвятил ей специальную работу: «Ритуальный смех в фольклоре (По поводу сказки о Несмеяне)». Один из выводов, сделанных Проппом, — это сексуальная маркированность сказки: «Мы можем также с некоторой степенью вероятности ответить на вопрос, почему царевна не смеется, почему ее надо рассмешить, какую связь это имеет с супружеством и почему эта сказка сугубо сексуальна» (Пропп 1976: 204). Следует отметить, что по поводу секса в сказке Пропп пишет очень осторожно. Видимо, он должен был считаться со строгими нравами своего времени,