Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

— Вы сказали, он вас любит… Опять-таки — не бьёт.

— Не бьёт. — Атаманша вздохнула.

— Врача до вас допустил. Уже за одно это он достоин прощения.

— Да, достоин, — опять вздохнула атаманша. — А вы знаете, цилиндры посветлели!

— Очень хорошо. Продолжайте наблюдать, как они исчезают.

— Всё, — чуть помедлив, сказала атаманша. И высокая её грудь колыхнулась от вздоха облегчения. — Исчезли.

— Прекрасно, — сказал Ал. — Что и должно было произойти. Какое ощущение в теле? Что изменилось в лучшую сторону?

— Легко стало. И свободно. Как будто даже легче стало дышать. И тепло. Тепло по всему телу. Особенно в ногах.

Ал посмотрел на её ноги, а потом не удержался — и на всё её томное и как будто приглашающее тело. Две верхние пуговицы на халате по-прежнему были расстёгнуты. Рядом никого не было.

— А отношение к мужу — ощущение — изменится?

— Да.

— А улыбаться вам хочется?

— Нет.

— Вспомните что-нибудь приятное. Вам где-нибудь когда-нибудь было очень хорошо?

— Да, — улыбнулась лежащая женщина. — В доме у отца.

— Всё. Открывайте глаза.

Жена главаря открыла глаза, медленно встала, ещё, видимо, не совсем веря, что с ней произошли какие-то изменения.

— Всё, — сказал Ал. — На сегодня всё.

Женщина вышла. Ал ждал, что произойдёт дальше. Было тихо. Прошло, наверное, с полчаса. Наконец, в проёме двери появился главарь.

— Вели-икий таби-иб!! — восхищённо сказал он. Лицо его лоснилось от удовольствия.

— Пустяки, — скромно сказал Ал. Сдержался, не добавил, что это всего лишь первое начальное упражнение психокатарсиса. Ну да для обрезанного и это праздник.

— Я сейчас тебе ещё одну женщину приведу, — с поклоном сказал главарь.

Другая женщина оказалась женой Джамшеда, человека с костистым лицом. В каком родстве она была к главарю, Ал так до конца и не понял — что-то вроде невестки.

— Ненавижу русских!.. — войдя, раздельно сказала она настолько прочувствованным тоном, что от него содрогнулся бы даже приговорённый к смерти. И опять, когда Ал предложил ей лечь, и спросил, что её беспокоит, она повторила: — Ненавижу русских!..

— Сколько вам лет? — спросил Ал.

— Двадцать девять…

Постепенно она разговорилась. Оказалось, что отец у неё, как и муж, чеченец — мусульманин, алкоголик и наркоман, а мать — русская, которая мужа своего ни в грош не ставила и могла, к примеру, совершенно неожиданно уехать на несколько месяцев к себе, в Рязанскую, кажется, губернию, уехать без разрешения мужа, что по местным понятиям было чем-то совершенно немыслимым.

— Мне всегда было отца жалко, — говорила невестка. — Сколько себя помню, я всегда хотела быть отцу женой…

— Женой?

— Да. А почему нет?

— А мать, получается, мешала? Занимала место, по праву принадлежащее не ей, а вам?

— Да.

— А вы внешне похожи на мать?

— Не-е-ет! — с омерзением содрогнулась невестка. — Хотя, конечно, как можно совсем не быть похожей на мать? Я маленького роста — а она ещё меньше.

— А нос, наверное, у неё острый? — Ал с усилием отвёл взгляд от острого кончика её носа. (Чтобы она не поняла источника его знаний.)

— Откуда вы знаете?! Да, острый…

— А губы тонкие, в ниточку?

— Поразительно! Вы и это знаете! Откуда?!

— Так. Расслабьтесь. Расслабьтесь-расслабьтесь! Так… Какой вам вспоминается случай, связанный с вашей главной проблемой?

Произошло это тринадцать лет назад, когда ей только исполнилось шестнадцать. В тот день надо было идти работать на огород, а мать накануне не только оттолкнула мужа, но и вообще отказалась работать в огороде. И тогда дочка решила доказать, что мамка — сука, доказать не только себе, но и, наконец, отцу, и для этого решила обработать весь огород одна. В результате переутомилась. Надорвалась. И на том ощущении зафиксировалась. И с тех пор у неё вот уже тринадцать лет апатия и плохо сгибается в локте левая рука. В геометрических же образах — на её локтевой сустав налипла тёмная вязкая жидкость и мешает руке двигаться.

— Ненавижу русских!.. — вибрирующим от ненависти голосом закончила она.

Работать с ней было намного труднее, чем с женой главаря. Невестка была напряжена, расслабиться не могла, и жидкость, которая лишала сустав подвижности вот уже тринадцать лет, стекать упорно не желала. Время шло, и уже дважды в дверь заглядывал муж, Джамшед. Во взгляде его не было и тени симпатии к Алу. И хотя Ал сидел в двух метрах от лежавшей на постели женщины и даже подчёркнуто на неё не смотрел, Джамшеду, похоже, мерещилось нечто невообразимое.

— А ваш отец стал употреблять наркотики до того, как познакомился с вашей матерью, или после?

— Конечно — до. В наших местах до свадьбы все этим занимаются. А когда отец женит, то должны бросить. Отец сказал — и бросают. А мой отец против воли родителей женился — на русской — и бросить не смог.

— А матери нравилось, что отец употреблял наркотики?

— Нет, конечно. Сколько раз она ему говорила бросить, а он — никак.

— А вы как к этому относились?

— Я жалела его. Подходила и гладила.

— А вам нравится, что ваш муж этим походит на отца?

— Нет, конечно! Сколько раз я ему говорила бросить, а он — нет. Может быть, вы поможете?

— Посмотрим… А ваш муж меньше употребляет, чем отец?

— Столько же, — презрительно хмыкнула невестка. — Слабый он. Да и вообще, что он может?..

«Попробуй он бросить — она ж его загрызёт», — подумал Ал и спросил:

— А деньги? Зарабатывать?

— Деньги — может. Да что с того?..

— Но ведь очень может быть, — помолчав, продолжал Ал, — что вашему отцу ни с кем так хорошо не было, как с вашей матерью. Ведь выбрал же её он?

— Да, — вздохнула невестка главаря. — Он. — И заплакала.

— Выбирал её, а не вас, и вы не жена его, а — дочка. Что тоже, между прочим, совсем неплохо. У вас могут быть свои интересные взаимоотношения с отцом. Удовлетворяющие.

— Да, — всхлипнула жена человека с костистым мертвенно-неподвижным лицом. — Да… Удовлетворяющие…

— В таком случае, вся эта проблема, вы понимаете, надумана!!

Ал ещё заканчивал фразу, как дверь неожиданно распахнулась и на пороге возник Джамшед.

— Да!! — и жалобно добавил: — Я больше не могу так.

Услышав голос мужа, его жена вскочила с постели, извиняясь, снизу вверх улыбнулась Алу и, твёрдой походкой подойдя к мужу, что-то сказала на своём языке. Тон, очевидно, был тот же, каким её мать-сука разговаривала с её хорошим отцом-наркоманом. У Джамшеда вид и вовсе стал как у нашкодившего школьника. Потом она повернулась к Алу: