Хозяин - Михаил Орлов

– …Это чья-то шутка, – с усмешкой прошептал Лука, поднимая глаза на городскую стену, где между изломов бойниц, свесившись, наблюдали за ним головы Федора и Марка. Первое, – самое досадное, – кто-то в городе разгадал его, разглядел в нем молчаливого наблюдателя, затем каким-то образом договорился с лесными и разыграл. Другое: лесные сами решили развлечься, прочитав его мысли. Лесные это могут, это не трудно. Теперь он, Лука, трясется от предчувствия возможных последствий, а эльф и волк трясутся от смеха. Третье: пилигрим, плетя свои тайные сети, решил использовать самого бессловесного – его, Луку. Четвертое: горожане не только разгадали его давний обман, но епископ даже готовит заседание Суда Святой Инквизиции… А лесные, узнав об этом, развлекаются, наблюдая распри среди людей… Ничего не понятно. И что делать?

Он тяжело поднялся по лестнице. Марк помог преодолеть последние ступеньки, а Федор подтянул вверх лестницу. Закрепив рычаг, Федор выпрямился. Поворачиваясь, он бросил взгляд вниз и закричал. Лука едва не повернулся, чтобы посмотреть на причину испуга стражника, но многолетняя привычка и напряженные нервы сейчас помогли превозмочь испуг. Если бы не Марк, ударивший его по плечу и дав тем самым повод повернуться, он так бы и ушел.

Оба воина смотрели на мрачную орду лесных бойцов, молча приближающихся к городским стенам. Остановившись вне досягаемости полета стрелы, темная масса стала растекаться в стороны, оба вражеских крыла охватывали город с двух сторон, а в небе, воскрешая ночь, надвигались клокочущие сизо-черные тучи гарпий и химер. Заглушая поднявшийся вой врагов, завыли сирены с других постов, пронзительные вопли отозвались внутри стен, вскоре послышался топот ног, отдельные крики, звон оружия и доспехов – город просыпался раньше времени.

Все кончилось, так толком и не начавшись. Едва члены Братства заполнили собой городские стены – пошумев, поволновавшись, но скоро установив порядок, когда каждый нашел свое место, – как тут же лесной сброд стал проявлять активность: летающая часть дикого воинства пала на город, встретила рой стрел, тут же потеряла несколько подстреленных тварей и немедленно отпрянула к лесу. Следом тут же ретировалась сухопутная часть, причем в том же порядке, в каком и начала демонстрацию своих сил, – крылья втянулись в плотный ком, тут же покатившийся к лесу. Словом, ясно: это была не война, а какой-то непонятный маневр.

Лука, нашедший место обзора на ступеньках башенки, видел упрямившихся косматых и коренастых мутантов, вооруженных топорами и рогатинами, которых подгоняли быстрые кентавры. Эти хотели драться и не желали отступать. Ближе к лесу от основной группы отделились и быстро покатились к деревьям козлоногие фавны, успевшие притомиться от неопределенности странной войны. Проклюнувшийся диск солнца бросил розовый луч на последние ряды коричневой армии, быстро растворившейся в зеленой стене леса.

Луку, пробиравшегося сквозь толпу, раздраженно толкали. Он нашел брошенный в стороне хворост, а также мешок с медом и разряженными батареями. Снова взвалив поклажу на плечи, он побрел к зданию Суда и резиденции епископа. На душе было тревожно. Встреча с лесными и пилигримом взволновала его сильнее, чем он хотел себе признаться. А главное, он не испытывал того страха, который должен был присутствовать в нем. Временами им неожиданно овладевала надежда. Словно бы сама жизнь – налаженная, успокоившаяся и вполне безопасная – сделала явную попытку доказать, что судьба может быть иной: возбуждающей, тревожной, с возможностями перемен, теплого ветра, иных радостей. Лука вдруг осознал, что с детских лет, с той поры, когда раз и навсегда принял решение отгородиться немотой от других, чтобы как-то сохраниться, хоть и в стороне, на обочине общей жизни, – с тех самых пор он изменился, сам этого не заметив. И то, что тогда, в детстве, возбудило бы ужас, сейчас порождало новые чувства, порождало надежду.

Было уже солнечно, но еще по-утреннему – что-то мутное и сырое, – разбавленное солнце и ветерок, крепнувший, но неуверенный после пребывания среди темной решимости так и не начавшейся войны. Приостановившись на миг, чтобы вдохнуть этот воздух, он вспомнил все тайные предчувствия, овладевавшие им последнее время, и решительно двинулся дальше. Утро уже в разгаре, а он еще не приступал к уборке, следовало поторапливаться.

Подметая обширный каменный двор епископата, Лука продолжал размышлять о событиях сегодняшнего утра. Едва не начавшаяся война тревожила возможными последствиями. В прошлый раз война с лесными происходила лет десять назад, а то и больше. Именно тогда он стал отдаляться от людей Братства, когда борьба с мутантами едва не заставила обратить внимание на его горбатую спину и светлые волосы. Все люди в прошлом и сейчас имели темные волосы и такие же темные глаза. У него глаза были ярко-голубые. А после Катастрофы любые отличия от стандарта вызывали подозрения и нетерпимость.

Однажды он присутствовал на церемонии Очищения. В Конвертер была отправлена жившая в соседнем переулке пятилетняя девочка. Звали ее Анна, и в отличие от других детей она хорошо относилась к Луке, никогда не пытаясь его дразнить. Подружка обнаружила у Анны интересную особенность: умение выпускать коготки из-под ногтей – обычное дело у лесных, но преступление у людей Братства. Софья, так звали подружку, тут же сообщила отцу, тот поспешил в епископат.

Лука не был на площади, когда совершалось Очищение, но наблюдал с ближайшей крыши. Он до сих пор помнил глаза той девочки – беспокойно, испуганно и с надеждой пытавшиеся поймать взгляды взрослых, внезапно ставших такими враждебными, чужими и сердитыми. И еще одно: от волнения и испуга Анна выпустила свои коготки, оцарапав державшего ее священника. И тот, отдернув руку, с торжеством потрясал ею, демонстрируя выступившие, но невидимые издали Луке капельки крови.

Лепестковая мембрана Поглотителя закрылась, народ стал петь священные гимны, а он, Лука, машинально подтягивая, вдруг понял, что теперь, после ухода матери, удушенной мокрецом, защитить его самого не пожелает никто, обрати какой-нибудь брат во Христе внимание на его уродства.

Его опасения оказались не напрасными. Кто первый начал, уже не имело значения. Но очень быстро многие, очень многие стали говорить о нем как о растущей угрозе. Ничего конкретного никто не мог сказать, но от этого его вина как-то быстро стала всем очевидна. Лука, несмотря на свой юный возраст, хорошо знал, чем кончаются такого рода разговоры, и уже готовился к неизбежному. Спас его епископ, неожиданно вставший на его защиту. С тех самых пор Лука служил только ему, каждый день перенося порку теми же самыми прутьями, которые сам и приносил от лесных. Епископ, наказывая грешника, трудился не только во славу Божию – кажется, он получал от этого удовольствие. Впрочем, далеко не заходил, держал себя в рамках, и Луку это устраивало: он хотел жить.

Людей нельзя было сильно винить. Во всем мире после нескольких столетий повсеместных войн и вакханалии мутационной пандемии, запущенной безумными генетиками, людей становилось все меньше, люди рассредоточились по изолированным островкам, окруженным клокочущей массой лесных, в любой момент ожидая нового нападения, резни, а то еще хуже – появления среди своих новых мутантов, а значит, естественных союзников ненавидящих людей уродов. Выжить помогала Вера. Вера и Святая Инквизиция. Христос, принесший себя в жертву ради чистоты не только духа, но и тела, давал людям Надежду и Путь.