Пока цветет лотос - Наталья Андреева

— Я не хочу, чтобы вы сломали себе жизнь. Честно. Она у вас неплохая. Да чего там! Шикарная! Даже я вам завидую, хоть я и не женщина.

— Вы хотите денег? — осеняет меня. — Сколько?

— Для начала тысяч пятьдесят, — мнется он. — Рублей, разумеется. Видите ли, у меня ипотека…

— А как вам помогут пятьдесят тысяч рублей? — искренне удивляюсь я.

— Я же сказал: для начала. Нужна дорогая аппаратура для слежения, деньги на взятки. Ваш муж человек влиятельный. К нему так просто не подберешься. А я хочу стопроцентные доказательства, чтобы вы потом не пожалели о содеянном.

— О содеянном должен пожалеть он. Деньги я вам дам. У меня скоро зарплата.

— Если хотите, я приеду за деньгами к вам в клуб.

— Приезжайте. — Я поднимаюсь из-за стола. — А это в счет уже проделанной работы, — я кладу перед ним несколько купюр. — Хотя отчет — липа. Но я его возьму.

— Как хотите, — он напряженно смотрит, как я убираю отчет в свою сумочку. И вдруг спрашивает:

— А если муж увидит? Не боитесь?

— Он никогда не лазит по шкафам, где лежат мои вещи. Даже не знает адреса моей электронной почты.

— Он вам так доверяет?

— Скорее, пренебрегает.

— Что ж, Стефания Алексеевна, до встречи, — он тяжело вздыхает. — Раз уж вы решились, то и мне другого не остается.

На сем я откланиваюсь и иду к дверям. Итак, у мужа любовница. Кроме Светы. Поистине, надо заводить двух собак. Таксу и колли. Какие еще меня ждут открытия на пути к истине?

Вечером… Ах, этот вечер! Когда человек добровольно лезет в петлю, он ведь умирает далеко не сразу. Это процесс мучительный и долгий, потому что секунды растягиваются в часы. Все когда-то случается в первый раз. В этот вечер я сделала второе неприятное открытие. Первое — я узнала, что муж мне и в самом деле изменяет. А о том, что он действительно чудовище, узнала, когда попыталась с ним поговорить.

Мы сидели на кухне, Андрей ел, сосредоточенно глядя в планшет. Я сидела напротив и разглядывала мужа. Любовалась им. Какое же у него правильное лицо. Красивое, но в то же время мужественное. Да, оно должно нравиться женщинам.

— Андрей, почему ты на мне женился? — тихо спросила я.

— Что? — Он оторвал наконец взгляд от планшета.

— Скажи мне, почему я? Вокруг полно женщин, ты мог выбрать любую.

Опять эта странная улыбка.

— Я сказал: пойдем со мной. И ты пошла.

— Когда живешь в борделе, пойдешь куда угодно. И за кем угодно.

— Значит, ты меня просто использовала? — Он даже жевать перестал. — А это интересно! Я-то думал, любовь!

— Мы никогда об этом не говорили… А ведь в тот вечер ты пришел к проститутке…

— Мне было двадцать лет, — сердито сказал он, вставая. Я тоже встала, чтобы подать мужу второе. — Я со своей девушкой поругался, ты ведь прекрасно знаешь, что до встречи с тобой я жил вовсе не как монах. У меня яйца трещали. Пацаны сказали: есть баба, она всем дает. Но надо заплатить. Я же не знал, что встречу тебя!

— И все получишь даром.

У меня в голове словно что-то взорвалось. Я не сразу сообразила, что сижу на полу, привалившись спиной к холодильнику, а муж склоняется надо мной с озабоченным лицом:

— Степка, ты чего? Эй?

Это была пощечина! Всего лишь пощечина, а я пролетела метра два, ударилась спиной о холодильник и, кажется, на время отключилась! Андрей никогда меня раньше не бил! Я смотрю на него в ужасе.

— Давай вставай!

Он берет меня за руку и рывком поднимает с пола. В руке дикая боль. Как я завтра смогу вести занятия по йоге?!

— В порядке? — Он поворачивает меня, словно тряпичную куклу и осматривает затылок. — Что ж ты хлипкая такая?

— Андрей, ты меня ударил, — с удивлением говорю я, без сил опускаясь на диван.

— А ты язык держи за зубами.

Он садится напротив и сердито придвигает к себе тарелку. После этого муж может как ни в чем не бывало продолжать ужинать!

— Все эти годы ты относился ко мне как к своей собственности. Постоянно унижал меня, называл Степкой…

— А как тебя прикажешь величать? Степанидой Алексисовной? — Презрительный взгляд.

— Ты говоришь со мной так, будто я круглая дура.

— Ну не круглая. Кругленькая.

— …а теперь ты меня еще и ударил.

— Прекрати это! Немедленно! А то получишь еще. — Он сжимает руку в кулак и кладет его передо мной на стол. — Да, я такой. Хозяин. Ты знала об этом, когда выходила замуж. Тебя это устраивало. Ты жила со мной и не задавала вопросов. Во всяком случае, не требовала на них ответов, за что я тебя и ценил. Теперь тебе вдруг пришло в голову устроить разбор полетов. Лучше посуду помой. Займись своими непосредственными обязанностями.

А я всего лишь спросила, почему он тогда, четверть века назад, пришел к проститутке! А если бы спросила про любовницу? Я машинально трогаю щеку.

— Что? Больно? — В голосе у него что-то похожее на жалость.

— Ничего. Пройдет.

Я стараюсь держаться. Он ясно сказал: продолжишь в том же тоне — получишь еще. А мне вовсе не хочется летать по кухне. Кто бы знал, что у мужчин такая сила! Все это нравится, пока силу не применили конкретно к тебе. Так в мое сердце закрадывается страх. И оно начинает биться. Я уже не гляжу на мужа, словно зачарованный кролик на удава, с обожанием. Мне больше неохота быть его едой.

Через несколько дней, когда боль в руке проходит, я спускаюсь в цокольный этаж нашего фитнес-клуба, где оборудован зал для единоборств. В сетке расписания урок для женщин — самооборона. Его ведет Борис, приятный парень с добрыми глазами. Увидев меня, он очень удивляется:

— Стеша? А ты здесь зачем?

— Хочу научиться приемам самообороны, — я упорно отвожу взгляд.

— Ладно, становись в строй. Сначала у нас общеукрепляющие упражнения. Бег, отжимания, гантели, упражнения на пресс. Но я вижу, ты в хорошей форме.

— Я делаю стойку на голове.

— Что ж…

Женщин на удивление много. Неужели всех их бьют мужья? Или маньяков боятся? Работает слабый пол упорно, на совесть. Пыхтят, потеют, упираются. Видали бы это маньяки, пришли бы в ужас и все попрятались. Что касается мужей, они бы отдали свои заначки. Час пролетает незаметно. Когда все направляются к дверям, Борис манит меня пальцем:

— Задержись.

Мы остаемся одни в зале, где едко пахнет потом. Прямо предо мной висит боксерская груша. Мои бедные руки до сих пор ноют, груша сродни стене, сколько ее ни бей, она никогда не рухнет, и каждый раз больно после очередной атаки на нее. А бить надо.