Френдзона для бэдбоя - Яна Лари

Похоже, старик Амур уже не тот. Совсем ослеп, болезный.

Макс мешкает, проводит языком по губам, но молчит. Пару секунд пронзает меня дурным совершенно взглядом. Я пинаю его под колено, вкладываю в руки изгвазданные грязью лоферы и требовательно указываю пальцем на окно. Не по себе потому что, когда на тебя так странно смотрят.

К счастью, повторять не требуется. Но не проходит минуты, как Мартышев снова даёт о себе знать.

— А трусы? — громким шёпотом доносится из-за пелены дождя. Я чуть створками ему в нахальное лицо не заряжаю! — Они мне теперь дороги как память.

— Молись, чтобы о них мой брат не узнал. А то будет тебе память. Вечная.

— Марьям, что стряслось?

Брат говорит шёпотом, и я тоже понижаю голос. Вовсе не потому, что за стеной спит отец.

Я боялась, что расстояние разорвёт нашу с Амилем связь, но та лишь крепчает. Мы двойняшки, этим всё сказано, остальное долго объяснять.

— А что ты чувствуешь? — спрашиваю, сжимая крепче телефон.

— Мне радостно. Мне страшно. Сердце колотится так высоко, что им запросто можно подавиться. Это как… Ограбить банк! И улизнуть в последнюю секунду. Ноги косит.

— Это любовь, Амиль, — улыбаюсь, крепко зажмурившись.

— Ты влюбилась?

— Бесповоротно.

— А почему такая?

— Какая?

— Напуганная.

Прислушиваюсь к себе. Брат прав. Меня слегка потряхивает от кайфа, от адреналина. Я словно застыла в затяжном прыжке. Кажется, будто вот прямо сейчас либо расправлю крылья, либо сорвусь камнем вниз. А ещё тело не спешит благодарить меня за чужеродное вторжение — всё ноет и саднит. Только это уже личное. В такие тонкости посвящать Амиля я не готова.

— Страшно разбиться, — сознаюсь, бесцельно меряя комнату шагами.

— Не хочу влюбляться, — подытоживает брат категорично.

— Почему?

— Если разобьюсь я, станет некому страховать тебя.

Да, пожалуй, Амиль прав. Он слишком многое и слишком рано на себя взвалил. Знаю, Макс не тот, на кого можно опереться, но хочется… Очень хочется ошибиться. Избавить брата от забот хотя бы за себя.

— Мне нужно тебе кое в чём признаться.

Несмотря на вынужденный перевод стрелок в сторону ничего не подозревающего Амиля, меньше всего я хочу накидывать брату лишних хлопот, существование которых он всегда отрицает. У него действительно всё просто — пара минут и проблема уже не проблема. Любая.

Можно только догадываться, какого ему приходится одному в большом и чужом городе, в свои-то голозадые девятнадцать. Поэтому я стараюсь не дёргать по пустякам своего личного Джина. Но сегодня не тот случай.

— Слушаю.

— Я умудрилась подставить тебя перед отцом.

— Понял. Буду кивать и каяться.

Его смех из динамика сжимает сердце тоской.

— Ты когда приедешь?

— Не раньше, чем через месяц.

— Ну вот. Ещё так долго, — вздыхаю тоскливо.

— Не грусти. Лучше скажи, что тебе привезти?

— Нитки. Свяжу тебе шарф. Его ты точно станешь носить и не простудишься.

— Подловила, лисица, — отвечает Амиль, судя по голосу усмехаясь. — Хорошо, Марьям. Будут тебе нитки. И поаккуратней там со своей любовью, не позволяй везунчику лишнего. Будь умницей.

Я желаю ему сладких снов, отодвигая в сторону тяжёлую штору.

Так и есть, стук в окно мне не послышался.

Смотрю на Мартышева через стекло, не решаясь притронуться к шпингалету. Неужели настолько хотел меня увидеть, что вернулся в непогоду? Дождь уже давно прекратился, но он выглядит так, словно вылил себе на голову ушат воды.

— Марьям!

Открыть или не рисковать? Беречь девичью честь поздно. Максимум, что он может сделать, это покуситься на меня ещё раз. Разве это что-то изменит? Нет. Хуже будет, если шум дойдёт до отца.

Тогда почему так страшно? И хочется, и колется, и сердце бунтует… Влюблённое, глупое, оно так хочет верить, что Макс вернулся не затем, чтобы его разбить.

— Тише! Весь дом перебудишь, — шикаю, открывая окно. — Что ты здесь забыл?

— Нас прервали, — произносит Макс посиневшими губами. — Впустишь?

Кончиками ледяных пальцев мажет по моей скуле. Невольно дёргаю головой, но Макс удерживает меня за подбородок, не позволяя отвернуться.

— Нельзя. Я в доме не одна.

— Тогда выходи ко мне, — требует громким шёпотом.

Ой, дура-а-ак… Какой же он сумасшедший! Неужели не понимает, что такие вольности грозят нам не только открученными ушами?

— Я… Я правда не могу! Ты что? Смотри, луна какая выглянула, весь двор как на ладони. А если… Если нас кто-то увидит?

Мартышев закатывает глаза.

— Ну вот что ты нагнетаешь? В это время спят даже кошки. — Он притягивает меня к себе и смотрит в лицо нетерпеливо, жадно. — Ладно, Ахметова. Хорошо, уговорила, тогда всё-таки я к тебе.

Это я его уговорила?!

— Погоди, ты не можешь так просто влезть в мой дом среди ночи!

— Разве? По-моему, я один раз уже сделал это.

Что-то в поведении Макса нервирует, заставляет вырваться из расслабленной хватки, отшатнуться. Пытаюсь уловить, что изменилось.

Чутьё сразу цепляется за разницу между тем, как он ждал приглашения в первый раз и нынешней наглой вседозволенностью. Будто теперь он вправе брать, что захочет и когда захочет. Такая разительная перемена обескураживает. Лучше б совсем уже не приходил, не портил впечатление, чем так…

— Ты слишком много на себя берёшь. Сначала потрудись спросить, хочу ли я этого?

Мой голос звенит против воли, так дрожит всё внутри от гнева и противоречивого восторга, что он всё же здесь. Промокший. Наглый. Глаз горящих с меня не сводит.

Макс иронично усмехается себе под нос.

— Конечно, хочешь. Мы это уже выяснили. Хватит ломаться, иди ко мне.

— Послушай, то что между нами было не даёт тебе права наглеть. Ты должен уважать…

— Ненавижу слово «должен», — перебивает он меня, морщась как от зубной боли. — Молодость нужно прожить на максимум, пока на плечи не свалились ипотека, начальник и прочие гадости.

— Тогда нам не о чём говорить.

— О'кей, — внезапно сдаётся Макс. — Можешь зачитать мне перечень чего я там кому должен. Только недолго. У тебя от силы минута, пока я буду лезть в окно.

Кутаю плечи в шаль, чувствуя, как тоскливый холод пробирается под старомодную байковую ночнушку. Прогнать его надо… Да. Надо.