Сказки Мира Любви - Любовь Борисовна Орлова

на склоненном капюшоне, стекали на покрытые свежими ссадинами руки художника, закоченевшие на дорожном посохе. А тропа вела его дальше. . .

НЕЗАКОНЧЕННАЯ СКАЗКА

– Кто я и для чего? Как это – жить? – спросил Лягушонок. Ему никто не ответил, потому что он был один. Он смутно помнил себя икринкой, висящей

под широким листом, потом прячущимся от всех головастиком. Тогда его не волновали никакие вопросы, ему было достаточно того, что он цел и сыт. Но однажды ЭТО случилось; ему захотелось вылезти на берег и что-то сделать. Оказалось, что ему хотелось квакнуть.

Он сидел на берегу и квакал, когда вдруг почувствовал, что чего-то не хватает. А может быть, что-то было лишним? В его сознании еще не было понятий, которые могли бы оформить эту странную тоску, зародившуюся в его душе.

«А что если мне вернуться туда, где я был икринкой и головастиком, в озеро? Может, те, кто был тогда рядом, знают Это?» – подумал Лягушонок. И он нырнул в озеро, нашел ту водоросль, на которой висел икринкой, повис на ней и немного покачался. Мимо проплывала Большая Рыба с тусклой чешуей. Она плыла мимо так медленно, что Лягушонок успел выпалить все свои вопросы не один, а даже два раза. Рыба пошевелила жабрами и убежденно изрекла: «Нет ничего вкуснее лягушачьей икры». «Что она хотела этим сказать? Неужели я так глуп, что не могу постигнуть смысл ее ответа?» – расстроился Лягушонок и поплыл обратно.

Он вынырнул около красивой Кувшинки золотисто-желтого цвета, безмятежно покачивающейся на поверхности воды.

–Как это – жить? – обратился очарованный Лягушонок к цветку.

–Особенно изящны у меня тычинки. Не правда ли они совершенны? – томно прошептала Кувшинка и замолчала надолго: она готовилась закрывать свои лепестки на ночь.

Немного подождав, Лягушонок поплыл к берегу, поросшему камышом. Там на яйцах сидела Утка. Несмотря на то, что это была Дикая Утка, чувство долга у нее было на редкость развитое. Когда

Лягушонок выбрался на берег возле ее гнезда и спросил: «Что я и для чего?» – она серьезно посмотрела на него сверху вниз и назидательным тоном ответила: «Конечно, сидеть на яйцах не слишком весело, но кто-то же должен это делать?»

Лягушонок попробовал повторить свой вопрос, но Утка, видимо, не могла говорить ни о чем, кроме своих яиц, и он попрыгал вдоль берега.

Когда он прыгал мимо черных куч свежевырытой земли, его кто-то окликнул:

–В какую сторону роете?

Это был Крот, сидевший возле своей норы и жевавший корешок.

–Мы? – удивился Лягушонок. – Я один.

А какая разница? – ответил Крот и уполз обратно.

Озадаченный Лягушонок поскакал дальше. Он недоумевал: «Я – это мы? А кто же тогда мы?» Он прыгал вдоль ручейка, наслаждаясь новым сухим миром, в котором он теперь жил. Все вокруг было необыкновенно интересно, но ничто не отвечало на самые важные для него сейчас вопросы.

Ручеек заканчивался небольшим болотцем, на берегу которого сидела Большая Лягушка. Она ловила комаров, которых к вечеру было огромное множество. Зачарованный Лягушонок наблюдал за ней, ощущая какие-то внутренние узы, связующие их. Но Лягушка не обращала на него никакого внимания, а когда он сел рядом, то недовольно отодвинулась. К тому времени она уже наелась и сидела, закрыв глаза.

– Кто я и кто мы? – спросил Лягушонок. Он сидел и ждал ответа, когда Лягушка вдруг повернулась, поспешно прошлепала к болоту и плюхнулась в него. А Лягушонок остался сидеть, ему было необходимо понять, почему она ничего не ответила.

В это время рядом с ним остановилась Цапля. Она была очень высокая. И Лягушонку пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть ее. Цапля задумчиво поглядела на него сначала одним глазом, потом другим, наклонилась к нему и широко раскрыла свой клюв…

КОРАБЕЛЬНАЯ СКАЗКА

Шхуна качалась на волнах, находясь между сном и бдением. Старое дерево поскрипывало, словно кокетливо отвечая на заигрывания легкого ветерка. Она привыкла, чтобы ею восхищались. «Прекрасная Сантариона» – так назвали ее много лет назад, но и сейчас, несмотря на разрушительные следы времени, она все еще была прекрасна. В некотором смысле Сантариона всегда была старой: ее построили по старинным чертежам в то время, когда моря и океаны уже принадлежали пароходам, и плывущая на всех парусах шхуна выглядела среди них, как девушка в старинном бальном платье с локонами, украшенными цветами, среди джинсово – кожаных подростков. Хотя она была так несовременна и романтична, что всегда, казалось, несла на себе какую-то ауру праздника, судьба предназначала ее не для развлечений, а для постоянной тяжелой работы.

Она перевозила шерсть, драгоценное дерево, породистых лошадей и маленьких обезьянок в клетках. Много раз на ней перевозили тюки с чаем: китайские купцы долгие годы считали, что перевезенный в стальных трюмах пароходов чай теряет свой неповторимый аромат, и предпочитали отправлять свой товар в Европу на парусных судах. Нередко среди тюков с товарами пряталась и контрабанда. В глубине души она гордилась, что ее трюмы никогда не знали ни угля, ни рыбы. Ей казалось, что ее ценность и исключительность во многом определяется тем грузом, который она в себе несет.

Сантариона была не только одним из самых быстроходных парусных

судов, но отличалась и необыкновенной легкостью в управлении и точностью в следовании курсу. Все считали это заслугой опытного капитана и умелой команды корабля, и только очень немногие подозревали, что причина в покладистом характере Сантарионы и в ее желании подчиняться влюбленным в нее морякам. Она любила своих капитанов, никогда не оставлявших ее по своей воле, матросов, ухаживающих за ней, как пчелы ухаживают за своей королевой; ей нравилось предугадывать команды, и она сама расправляла навстречу им свои паруса, как птица расправляет свои крылья, готовясь взлететь.

Всю свою долгую жизнь она старалась никогда не обманывать ожиданий людей, с нею связанных, и делать то, что надо делать. Кто-то решал куда плыть, кто-то каким путем и где делать остановки, приборы рассчитывали курс, а она, последнее звено в цепи необходимости, плыла. Плыла к заранее известным берегам, знакомым портам, привычным пристаням.

Еще она любила штормы и всегда думала, что найдет свой конец на дне океана в борьбе с последним из них в ее жизни. Но ее везучесть сыграла с ней жестокую шутку: уже несколько месяцев она стояла у своего последнего причала, дожидаясь решения людей, не знавших, что делать со старым судном, уже опасным для плавания.

И она дремала, покачиваясь на волнах, и видела сны. И это были странные сны: ей снились высокие берега, покрытые туманом, мимо которых она