Тайна Агаты Кристи - Мари Бенедикт

Когда я вошла в гостиную, мать со своего обычного места – в кресле у камина, – внимательно осмотрела меня. Отложив вышивку, чтобы при первом удобном случае покинуть комнату, она встала, и сидевший напротив нее молодой человек последовал ее примеру. Я видела лишь его песочного цвета затылок – гораздо светлее, чем, насколько мне помнится, были волосы того морского офицера.

Я шагнула к ним, сделала короткий книксен, взглянув снизу вверх сначала на маму, а потом – на посетителя, и, вздрогнув, поняла, что передо мной отнюдь не морской офицер. Это был тот самый мужчина с бала в Чадли, Арчибальд Кристи.

От изумления я поначалу лишилась дара речи. За прошедшую с тех пор неделю он ни разу не объявился, и я начинала думать, что уже, наверное, и не объявится. Обычно джентльмены выказывают интерес к барышне через день или два после бала, но никак не через семь.

– Агата, – наконец произнесла мать, кашлянув, – этот молодой человек – кажется, его зовут лейтенант Кристи – говорит, что вы познакомились в Чадли.

– Да, мамочка. – Я взяла себя в руки. – Это лейтенант Кристи из Королевской полевой артиллерии, из гарнизона в Эксетере, и мы действительно познакомились на балу у Клиффордов в Чадли.

Она смерила его взглядом.

– Досюда от Экстера – путь неблизкий, лейтенант Кристи.

– Так точно, мэм. Я случайно проезжал на мотоциклетке через Торки и вспомнил, что здесь живет мисс Миллер. Справился у прохожего, и вот я здесь.

– И вот вы здесь. – Она вздохнула. – Надо же, какое совпадение – случайно оказались в Торки.

Нотки сарказма и недоверия в голосе матери не заметить было невозможно, и меня удивило, что моя мягкая, любящая мама позволяет колкости с незнакомцем. Что он ей сделал в эти четверть часа? Или это просто из-за того, что он – не Реджи? Я бросила взгляд на лейтенанта Кристи, чьи щеки горели пунцовым. Мне стало ужасно жаль его, и я поспешила на выручку.

– Помнится, вы на балу упомянули, что у вас, возможно, будут в Торки дела. В смысле, по службе.

На его лице отразилось облегчение, и он ухватился за придуманный мною предлог.

– Точно, мисс Миллер. И вы еще любезно пригласили навестить вас, когда я окажусь в этих краях.

Мама на этот диалог не купилась, но он вернул лейтенанту Кристи толику уверенности в себе. И снабдил маму предлогом покинуть гостиную. В отличие от континентальных обычаев, в Англии допускается оставлять неженатого джентльмена и незамужнюю даму наедине – при условии, что старшая компаньонка где-нибудь неподалеку, или же если пара занята танцами.

– Ладно, мне надо обсудить с Мэри меню на ужин. Была рада познакомиться с вами, лейтенант… – Она притворилась, что забыла его имя, давая понять, какого мнения она об этом молодом человеке.

– Кристи, мадам.

– Лейтенант Кристи, – сказала она, выходя из комнаты.

Мне показалось, что, когда дверь за мамой закрылась, мы выдохнули одновременно.

– Почему бы нам не прогуляться по саду? – спросила я, решив во что бы то ни стало поднять нам настроение. – Сейчас прохладно, но у нас там есть кое-что любопытное. И потом, мне хотелось бы взглянуть на вашу мотоциклетку.

– Это было бы чудесно, мисс Миллер.

Служанка помогла нам надеть пальто (для продолжительной прогулки требовалась одежда потеплее кардигана), и мы не спеша вышли из дома. Проходя мимо огорода, обнесенного высокой изгородью, я пояснила лейтенанту Кристи, что огород привлекателен только в сезон малины и яблок, а сейчас задерживаться здесь нет смысла, и повела его в сад.

После зрелища мук лейтенанта под испытующим взглядом матери я стала чувствовать себя с ним свободнее.

– Могу я доверить вам тайны нашего сада? – спросила я с широкой улыбкой и слегка насмешливо.

Ответной улыбки не последовало. Вместо этого он пристально посмотрел на меня голубыми глазами и произнес:

– Думаю, вы можете доверить мне все свои тайны.

Меня несколько сконфузила его напористость, но когда я показала ему свои родные деревья – падуб, кедр, шелковицы, а еще две ели, которые Мадж и Монти раньше считали своими, – мои нервы пришли в порядок.

– А этот бук – мой любимец. Он самый большой в саду, и в детстве я любила обжираться его орешками. – Я провела рукой по стволу, вспоминая давно прошедшие деньки, когда девочкой я не слезала с его ветвей.

– Понимаю, почему этот сад так дорог вам. Он чудесный, – произнес лейтенант и указал на видневшуюся вдали рощу. – Этот лес тоже ваш?

Его взгляд был живой и восторженный. Он решил, наверное, что мы – богачи. Эшфилд и земля вокруг действительно впечатляют, если закрыть глаза на пятна плесени и облезающую краску. В моем раннем детстве мы жили богато – финансовые проблемы посыпались на нас, когда мне было пять, и отцу – выходцу из зажиточной американской семьи, не работавшему ни дня в своей жизни, полагая, что деньги будут вечными, – пришлось трудиться изо всех сил ради жены и детей. Лишь сдав дом в аренду и переехав за границу, где жизнь была относительно дешевле, мы смогли обеспечить себе некое подобие привычного существования. Перегрузки, к которым мой бедный милый папа не был готов, подорвали его здоровье, он стал увядать и десять лет назад нас покинул. И мы с матерью начали влачить жалкое существование за счет милосердия друзей и родных плюс скромный доход, который стал еще меньше, когда закрылась акционерная компания, платившая нам кое-какие скудные дивиденды.

– Да, – ответила я и повела его по тропинке среди ясеней. – Но здесь деревья обычные, для маленькой девочки в них нет ничего волшебного. Не говоря уже о том, что эта тропинка ведет к лужайкам для крокета и тенниса, которых я никогда особо не любила.

– Почему?

– Наверное, в детстве мир фантазий мне был ближе, чем мир спорта, – сказала я, но лейтенант Кристи не ответил, с интересом и удовольствием разглядывая лужайки. Он и представить себе не мог, сколь категорически неспортивной я бывала тут, несмотря на все свои героические усилия, – лишь в бадминтоне мне удалось добиться минимального успеха. Насмотревшись на мои душераздирающие потуги, мамочка, всегда готовая прийти на помощь, перенаправила мой энтузиазм на музыку, театр и сочинительство. В этих областях я преуспевала, особенно когда училась во Франции, хотя с недавних пор – по совету почтенного пианиста Чарльза Фурстера и лондонских педагогов по вокалу – мне пришлось отказаться от надежд стать профессиональной пианисткой или певицей. Но сочинительство осталось моей страстью и вошло в привычку – подобно тому, как другие молодые девушки увлекались вышивкой или рисованием пейзажей. Но я всегда понимала, что это занятие нельзя воспринимать всерьез, что оно – лишь способ провести время, и что моя судьба будет зиждиться на будущем браке. Кем бы он ни оказался. И когда бы ни появился.

– А у вас в детстве было особое место? – спросила я, когда мне наскучило молчание лейтенанта Кристи, погруженного в изучение лужаек.