На руинах пирамид - Екатерина Николаевна Островская

— Петя! Или как тебя там. Сегодня до конца дня ты со мной будешь. А с завтрашнего пусть другого присылают, не такого тупорылого. Ты уволен!

— Ого! — негромко удивился следователь. — Какие мы строгие, хотя если пол из оникса, то все понятно.

Они вышли во двор, Егоров еще раз посмотрел на особняк, потом глянул в глубь участка.

— А там что, сарай?

— Там не сарай, а шикарная баня из калиброванного бревна лиственницы. Убитый накануне Дробышев ее построил для себя. Внутри сауна и хамам, а еще купель из лиственницы размером два на два метра…

Егоров посмотрел на Николая:

— А как ты здесь дом отхватил?

— Устал всем объяснять. Это мне Кудеяров устроил. В теперь уже моем доме проживала одна пара — бизнесмен и его жена, она же его бизнес-партнер и технический директор. И вот бизнесмен завел себе другую, и так сам завелся, что решил свою жену убить, чтобы не разводиться и ничего не делить, и жениться на новенькой. Павел Сергеевич это дело раскрыл[2]. Спасенная им женщина получила в полное распоряжение раскрученный мебельный бизнес и в благодарность решила подарить своему спасителю, то есть Кудеярову, этот дом. А Павел Сергеевич не такой, он ведь ни копейки… Ну, вы и сами, вероятно, хорошо знаете, какой он бессребреник…

— Да-да, — поспешил подтвердить Егоров, — у нас в следственном комитете все такие.

— Ну вот, — продолжил рассказ Николай, — долго наседала на него эта бизнесвумен, а он — ни в какую, она жмет еще больше, а он в отказ. И в один прекрасный момент говорит ей: «А вы подарите свой дом, коли он так вам не нужен, Коле Францеву, а то он с женой и детьми ютится в малюсенькой квартирке и от областного управления ему никакой поддержки и сочувствия». И она, к нашему общему удивлению, подписала все бумаги. И теперь мне налог на дарение платить, а там такая сумма может получиться, что материнского капитала не хватит.

— Повезло, — вздохнул Егоров.

— Еще как повезло, — согласился участковый.

— Ну и ветра у вас тут! — сменил тему разговора следователь. — Вроде март, а так задувает! Да еще и со снегом. Откуда вдруг?

— Я позавчера проводил разъяснительную работу с одним гражданином, который проходил мимо местной школы в пьяном состоянии. От него разит, но он уверяет, что трезвый, а то, что качается, то это всего-навсего оттого, что изменилась земная ось — она наклонилась, и магнитные полюса сместились. Северный магнитный полюс вообще в нашу сторону попер, и теперь у нас климат будет меняться: был умеренно континентальный, а будет резко континентальный, то есть летом жара невыносимая, а зимой сорокаградусные морозы, как в Сибири. Вот такие образованные люди живут в нашем Ветрогорске.

— И что же ты ему сказал?

— Сказал, что даже если ось земли наклонилась, все равно надо ходить прямо, и выписал ему штраф пятьсот рублей, — признался Францев и, не делая паузы, предложил: — Проедем-ка сейчас к одной даме, которая в курсе всего, что происходит в поселке. Уж если она не в курсе чего, то это не знает никто. А вот после встречи с нею поговорим с сожительницей Дробышева.

— С кем будет встреча? С какой-то наблюдательной старушкой? — догадался Егоров.

— Наблюдательная не то слово, — с некоторой грустью в голосе согласился участковый, — а насчет старушки я бы поостерегся так ее называть: эта дамочка так ножи метает, любой спецназовец позавидует.

— Ножи-и! — удивился подполковник юстиции. — Так ведь Дробышева, из-за которого мы тут страдаем под ветром, тоже ножом прикололи. Так может, его с расстояния… Хотя он в машине сидел. Но с другой стороны… Он мог сесть на водительское кресло, повернулся, чтобы закрыть за собой дверцу, и тут ножичек и прилетел… А! Может такое быть?

— Может быть все, что угодно. Только даме этой с убитым Эдуардом делить было нечего. Они действительно были знакомы, но в этом поселке все и так в той или иной степени друг друга знают… Делить дамочке с Дробышевым нечего, к тому же у нее муж возглавляет солидный банк.

Они остановились возле служебной «Нивы» Францева, и Николай достал мобильный и набрал номер.

— Любовь Семеновна, у вас не найдется с полчасика на общение со мной и сотрудником следственного комитета?

— Что-то случилось? — переспросила Люба. — И с кем случилось? Потому что у меня и мужа все нормально. Только что с ним по телефону общалась.

— С Эдуардом Дробышевым большая неприятность. Мы хотели бы о нем поговорить.

— Но я ничего о Эдике сказать не могу. Мы же не были близко знакомы… Здоровались иногда, а так… Хотя подъезжайте — мне интересно, что же случилось, а то на улице непогода: лишний раз туда не сунешься и новостей не узнаешь. А в нашем поселковом чате пока все тихо.

Пока участковый разговаривал, подполковник юстиции что-то искал в своем телефоне.

Увидев, что Францев наблюдает за его действиями, объяснил:

— Вот ведь техника до чего дошла: не сходя с места все что угодно можно узнать и про кого угодно.

Глава четвертая

У ворот их встретил охранник и проводил к гостевому дому, стоящему в стороне, под высокими соснами. На первом этаже располагались большой бильярдный стол и барная стойка.

— Ого! — восхитился Егоров, увидев стол. — Двенадцатифутовый. Можно и в русскую пирамиду, и в снукер.

— Играете? — спросила хозяйка.

— По возможности шары гоняю.

— А мой муж любит в снукер, но редко ему удается: соперников здесь нет, — женщина посмотрела на Францева, — может, вы заходить будете?

— Да я все больше в пинг-понг, — смутился Николай.

Люба подвела их к стойке, сама взобралась на барный стульчик. Егоров сделал то же самое, а Николай остался стоять.

— Может, по рюмочке? — предложила хозяйка.

— Мы на службе, — вздохнул Егоров.

— Какая может быть рюмочка с утра? — поддержал его Францев. — Вот в обед пятьдесят капель для аппетита да еще под борщец — это возможно…

Хозяйка посмотрела на него внимательно и спросила:

— Так что случилось с Эдиком? Почему вдруг к нему такой интерес?

— Убили его вчера вечером, — объяснил Егоров.

Люба посмотрела за окно, вздохнула.

— Если честно, то я так и подумала, когда вы позвонили. А ко мне вы пришли, потому что некоторые считают, что я в курсе всего, что происходит в поселке. Но это не совсем так. Когда меня что-то интересует, я могу кое-что выяснить, а Эдик меня не интересовал вовсе. Он простачком казался, да, вероятно, таким и был: не глупый, но открытый, и у него