Штопая сердца - Мария Владимировна Карташева

дела фотографию. — Это подруга Веселовой, Юля, они с этой девочкой дружили довольно долго, пока Юлю не удочерили. Так вот, мы уже несколько дней не можем связаться с её родителями. Их курировать служба опеки перестала давно, через школу сложно зайти, сейчас лето, а родители Юли сейчас в отпуске. Выясняем, куда могли уехать, и у них, по словам соседей, дача есть.

— Отлично, — съязвила Лисицына. — Три недели работы и почти нулевой результат. Но хотя бы что-то. Спасибо, Кирилл. Есть просвет в поисках Лопатина-старшего? — она адресовала вопрос Визгликову.

— Нет, — Стас покачал головой. — Мишку мы привезли, но он ничего не знает. Ему передал этот листок с наброском какой-то возможный свидетель. Сосед мужика, у которого заказывали баннер. Он тогда и видел, по его словам, Андрея. Нарисовал и отдал Мишке. Тот дурак себе надумал конец света и рванул в послушники, ибо расследовать возможные преступления своего родителя никак не мог. Подумать о том, что это может быть элементарной подставой, он не догадался.

— Почему ты думаешь, что это подстава? — спросила Анна Михайловна.

— Потому что я рассматриваю все варианты.

— Надо бы найти этого соседа, — вставил слово Погорелов.

— Он снимал там квартиру, паспорт никому не показывал, потому что знакомый знакомого и так далее, — начертил фигу на листке бумаги Стас. — И знаем только имя. Зовут его Лавр, он так Мишке представился.

— Лавр? — Глаша вскинула глаза на Стаса.

— Да.

— Дядя Веселовой сказал, что один раз слышал такое имя. Вроде ей какой-то мужик помогает, она его однажды Лавром назвала. Он ещё тогда о нём упомянул в детдоме.

— Три недели! А такая важная информация не была выявлена, — гаркнула Лисицына. — Обязываю всех быть полностью в курсе дела. Вся информация мне на стол. Хоть ночью наизусть учите. Это понятно?

Все молча покивали, и только Глаша откашлялась, распрямила плечи и, глядя в стол, проговорила:

— Ну, наверное, как-то неправильно жалеть мои чувства, — Глаша тщательно складывала из листка бумаги квадратик. — Я вам всем очень благодарна, но теперь моя очередь. Точнее, теперь я смогла полностью восстановить тот день в своей памяти. Сегодня смогла.

* * *

Глафира отпила ещё глоток коктейля, с сожалением поставила бокал на стол и, поднявшись с места, двинулась к выходу.

— Глаша, а можно я с тобой? — несмело произнёс Илья. — Ну так мы хоть какое-то время вместе побудем.

Глафира на секунду задумалась, потом пожала плечами и сказала:

— Ну, поехали. Только там может быть какая-нибудь неприятная картина.

Поймав такси, Илья с Глафирой сели на заднее сиденье, и Илья всё время возбуждённо выспрашивал у Глаши, куда они едут и что будет, когда приедут.

— Илья, мне Визгликов сказал, что ничего серьёзного, но я ближе всего. Поэтому ты просто постоишь на улице, а я пойду и посмотрю в чём дело. Если и правда всё быстро, то мы и дальше поедем пьянствовать. Лично я не могу уже полноценно работать, ибо половину бокала всё-таки осушила, — сегодня Глаша впервые почувствовала, что совсем не хочет работать.

Выйдя в означенном месте, Глаша и Илья огляделись. На улице было пусто, старые здания, готовясь к сносу, по-своему грустили, даже свет местных фонарей был не яркий, белый, как у их коллег, а какой-то старый, как говорит нынешняя молодежь, ламповый. Глафира несколько раз набрала номер, с которого звонил Визгликов, но абонент был недоступен, и она пошла по примерным устным ориентирам, которые он ей оставил.

— Куда все делись-то? — пожала она плечами. — Илья, подожди меня здесь, я сюда загляну, — она показала на дверь, над которой висела половина оборванной таблички с надписью «…ары». Стас Михайлович, вы здесь?

Услышав чей-то глухой голос, Глафира удовлетворённо кивнула и пошла внутрь. Девушка, подобрав полы длинного сарафана, переступила валяющиеся ящики, шёпотом определила место, куда идти к Визгликову и, войдя в сырое, тёмное помещение, огляделась.

— Ну где вы там?

— А мы здесь, — отозвался незнакомый голос.

Глаша развернулась, и ей показалось, что из лёгких мгновенно выкачали весь воздух. Позади неё стоял мужчина, перед которым замер Илья, и возле его горла блестело лезвие ножа.

— А ты мне нравишься всё больше и больше. Ты даже облегчила мне задачу, — шёпотом проговорил человек. — Я думал красиво расписать тебя, но ты привела друга и теперь в вашей команде будет ещё кто-то, кроме Визгликова, кто будет нести глубокое личное горе. Так даже интереснее.

— Прекратите немедленно! Сюда едут оперативники, я их сразу вызвала, как только выехала на место, — строго сказала Глаша, у которой сердце прыгало где-то в пятках, а живот сводило судорогой. Она прекрасно понимала, что они здесь только втроём и что сейчас напротив неё стоит как раз тот человек, которого они тщетно ищут.

— Прекрасно, тогда нам нужно поторопиться.

Вдруг несколькими точными движениями мужчина сделал разрезы на запястьях Ильи и толкнул его Глаше на руки. А когда она бросилась навстречу и поймала летящее тело, ломаясь в коленях под его тяжестью, мужчина проговорил:

— Ты здесь будешь сидеть два часа. Ты будешь смотреть, как он умирает, и даже не подумаешь его спасти. Если ты меня ослушаешься, то твоих родственников: прекрасную маму, отца, брата и его отпрысков и даже бабушку постигнет не менее тяжёлая участь, — он помолчал. — Это вам всем наставление. Никто не имеет права уйти. Никто не имеет права отказаться от дела. И поверь, если ты сейчас дёрнешься, я об этом узнаю. И я приду за твоими близкими, — он помолчал. — Хотя тебе выбирать, ведь ты можешь сейчас вызвать скорую, и его спасут. А можешь сидеть и несколько часов смотреть, как он умирает.

Глаша знала, что она не будет делать выбор. Она навсегда осталась в том подвале, где сидела прижатая тяжестью тела Ильи, видела вытекающую из него кровь, держала его, когда он бился в конвульсиях последней агонии. И тогда родилась совершенно другая Глаша, и на улицу вышла только её тёмная сторона, потому что всё хорошее делало девушку слабой.

Глава 2

В раскрытые окна надсадно орала музыка. Сумбурный мотив прицельными ударами бомбил соседские головы, люди в возмущении глядели вверх, откуда слышались пьяные крики, клубами вырывался сигаретный дым и чей-то голос вторил незамысловатым словам.

— Когда наш двор перестал быть приличным? — проговорила Людмила, выкладывая на тумбочку в Глашиной комнате порошки и пилюли, которые, если верить рекламе, должны были в считаные дни поставить её на ноги. — И как ты могла подцепить инфлюэнцию в это время года?

— Мама, — хрипло отозвалась Глаша из-под одеяла, — я понимаю, что тебе нравится это красивое слово, но у меня обычная простуда.