В объятиях принцессы - Джулиана Грей

Так продолжалось до октябрьского дня, когда ее лошадь захромала и сбросила юную всадницу. Происшествие осталось незамеченным, и знакомые деревья и кустарники Швайнвальда неожиданно стали чужими и страшными. Луиза кричала, свистела, звала на помощь, изо всех сил стараясь не поддаться панике и отчаянно сжимая поводья лошади. В это время из-за кустов вышел черный медведь и остановился в каких-то двенадцати футах от нее.

Они бесконечно долго смотрели друг на друга, она и медведь. Луиза, конечно, знала, что не надо на него таращиться. Необходимо смотреть в сторону и медленно уходить. Но в тот момент все нужные знания вылетели у нее из головы. Она не могла бросить хромую лошадь. Ей некуда было отступать – вокруг не было ничего похожего на убежище. Поэтому она с вызовом уставилась на медведя и не отводила взгляда, как ей показалось, целый час, хотя, вероятнее всего, прошло не больше минуты.

Луиза на всю жизнь запомнила абсолютную черноту медвежьей шерсти. Только в том месте, где на зверя падал чудом проникший сквозь крону деревьев солнечный луч, шерсть отливала золотом. Она помнила его внимательные темные глаза, круглый нос, покрытый узором линий, – как кончик пальца. Она помнила запах гниющей листвы и дуновение свежего ветерка, ласкающего лицо.

Тогда она подумала: «Я умру или буду жить?»

– Сэр, вы пришли к моему отцу?

Луиза вздрогнула и отошла от двери.

Перед ней стоял маленький темноволосый мальчик и с любопытством ее разглядывал. Его черные глазки были в точности такими же, как у лорда Сомертона.

– Простите… – пробормотала она.

– Мой отец. – Мальчик кивнул в сторону закрытой двери. – Вы собираетесь зайти к нему, или он уже вышвырнул вас вон?

– Я… я только что закончил собеседование с лордом Сомертоном. – Луиза с недовольством поняла, что мямлит и запинается. Дети всегда заставляли ее нервничать. Они, казалось, все видели, все замечали, и Луиза не могла угадать, что происходит в их головах. А этот ребенок был хуже остальных. Он взирал на нее с откровенным любопытством и без улыбки, а его глаза были слишком похожи на те, которые буравили ее на протяжении всего собеседования. Она чувствовала, что должна что-то сказать, ничего не смогла придумать и спросила: – Вы – сын лорда Сомертона?

Мальчик кивнул.

– Филипп, – представился он и с важностью добавил: – Лорд Килдрейк.

– Понимаю.

– Думаю, он уже вышвырнул вас вон. Ничего страшного. Встряхнитесь. Так мама всегда говорит. Встряхнитесь и попробуйте еще раз. Позже. Когда у него будет хорошее настроение.

– Понимаю.

Юный лорд Килдрейк вздохнул, намотал на пальчик прядь волос, подергал ее и снова вздохнул.

– Проблема в том, – сообщил он, – что он никогда не бывает в хорошем настроении.

Со стороны холла послышались шаги. И голоса. Дворецкий отдавал приказы. Женщина – наверное, леди Сомертон – позвала мальчика.

Он не бывает в хорошем настроении. Никогда.

В тот далекий день Луиза выжила, но не потому, что сразила медведя силой взгляда. Тогда лесная тишина неожиданно наполнилась стуком копыт, и на поляне появился князь Рудольф на белом скакуне. Он поднялся на стременах, бросил поводья, вскинул ружье и на полном скаку застрелил медведя.

Луиза взглянула на маленького мальчика. Он уже утратил к ней интерес, испустил еще один вздох и медленно побрел на голос матери, продолжая накручивать на палец свои мягкие локоны.

Ее отец мертв. Ее муж мертв. Ее сестры и гувернантка где-то прячутся.

Она осталась одна.

Луиза решительно выпрямилась и поправила рукава. Надо делать свое дело, и будь что будет. Другого варианта все равно нет.

В день пятнадцатого дня рождения отец графа Сомертона наконец обратил внимание на сына.

– Становишься мужчиной, мой мальчик? – буркнул он. – Вы только посмотрите, какие у него широкие плечи!

Лорд Сомертон – тогда просто Леопольд, виконт Килдрейк – засиял от переполнявшей его гордости. Днем раньше он приехал из школы на каникулы, но, кроме дворецкого, который организовывал его поездку, никто в доме не заметил его появления.

– Да, сэр, – сказал он.

– Тебе уже четырнадцать, не так ли?

– Сегодня исполнилось пятнадцать, сэр.

– Сегодня? Боже правый! – Граф слегка наклонил голову. – Должно быть, ты уже вовсю ухлестываешь за горничными?

Юный Леопольд почувствовал внезапный страх, как будто отец прочитал его самые сокровенные мысли. Не то чтобы он действительно совратил хотя бы одну горничную – он бы никогда не осмелился вторгнуться на территорию отца, – но с удовольствием посматривал на них издалека. Полные груди, круглые попки и… Он сцепил руки за спиной и что было сил впился в них ногтями. Неуправляемое молодое тело слишком явно реагировало даже на мысли о женской плоти.

– Нет, сэр, что вы!

– Нет? – Граф озадаченно хмыкнул. – Ну, тогда пойдем со мной.

Было уже десять часов вечера, и Леопольд, поужинав в одиночестве в огромной столовой, направлялся в свою комнату, чтобы лечь спать. (Мать той ночью собиралась успеть на три разных бала и поужинала в своей гардеробной во время двухчасовых сборов.)

– Да, сэр, – сказал он и вышел из дома вслед за отцом к ожидавшей у крыльца карете. Они вместе поехали в любимый бордель отца, где Леопольд лишился девственности, отдав ее пухлой сорокалетней шлюхе, а его отец в это время в соседней комнате испустил дух от удара.

Память человеческая причудлива. Леопольд почти ничего не помнил о своем первом плотском акте, зато так никогда и не забыл, как две проститутки, ублажавшие отца, голыми ворвались в его комнату, отчаянно вереща: «Он мертв! Он мертв! Господи, помилуй!» Леопольд помнил, что на отце были рубашка и штаны, спущенные до щиколоток. Тогда мальчик споткнулся и упал рядом с кроватью, а его сорокалетняя шлюха, тоже голая, хрипло засмеялась:

– Значит, теперь ты граф, малыш, а твое семя во мне. Ха-ха!

Он покраснел от унижения и гнева. Отцовы проститутки продолжали визжать и рыдать, но тут наконец подоспела хозяйка заведения, быстро привела в порядок женщин, организовала тайный визит дружелюбно настроенных полицейских инспекторов, извинилась перед новым графом Сомертоном и выразила надежду, что он будет посещать Гарриет и других ее девочек не реже, чем его отец.

Он так и делал.

Гарриет и сейчас сидела перед ним – другая Гарриет, намного моложе и симпатичнее, но такая же опытная. Ее фиолетовые юбки закрывали ноги до самых кончиков пальцев, а платье на пышной груди было застегнуто на все пуговицы. Так она была одета по случаю дневного времени. Корсетных дел мастерица, должно быть, превзошла саму себя, потому что талия Гарриет казалась такой же тонкой, как ее шея.