Орден Хранителей. Инквизитор - Александр Золотько

В удостоверении с фотографией Ивана значилось, что он является не каким-то там специальным агентом Ордена Охранителей, а старшим исследователем Объединенной Инквизиции. А в предписании, лежавшем в том же конверте, значилось, что, согласно закону о мобилизации, Иван Александров направлен на службу в Объединенную Инквизицию, с сохранением выслуги лет, полагающимися надбавками и подъемными средствами в размере…

В любое другое время сумма подъемных, указанная в предписании, вызвала бы у Ивана горячее одобрение, переходящее в восторг. В любое другое.

Самое мерзкое, дошло вдруг до Ивана, что он обязан явиться по новому месту службы в форме. В проклятой черной форме, вызывавшей в Конюшне самые неприятные ощущения.

Отец Жозеф знает толк в мести. Еще как!

Иван надел форму, ботинки. Все подошло. Нигде не жмет. Ботинки сидят плотно, но Иван и не собирался совершать марш-бросок. Всего лишь несколько сот метров до кабинета брата Жозефа. Через двор, по коридорам Конюшни, под взглядами бывших сослуживцев. А они еще могут решить, что Иван давно уже работал на Объединенную Инквизицию и постукивал на своих товарищей.

Всего несколько сот метров.

Иван дошел до выхода из изолятора. Там его ждал Игнат Рыков.

— Классная форма, — сказал Игнат.

— Пошел ты, — ласково ответил Иван.

— Я бы пошел, но тогда и ты пойдешь в этом прикиде по всей Конюшне. А я могу тебе помочь. Избавить от неприятной прогулки. Хочешь?

— Хочу.

— Тогда — извинись.

— Извини, Игнат, я неправ, больше не буду, — выпалил Иван.

— И про то, что ты козел, — мстительно потребовал Рыков.

— Я козел, — сказал Иван. — И баран.

— Ладно, — махнул рукой Рыков. — Шестикрылый все для тебя оформил и договорился с объевшейся жабой… Держи.

Рыков вручил Ивану еще один прошитый пакет.

— Вскроешь по месту прибытия. Там верительные грамоты и все такое. Транспорт тебя ждет возле северной проходной. Пока, не поминай лихом и все такое. И еще. — Рыков протянул сумку, которую держал в левой руке. — Тут тебе ребята приготовили подарок. На прощание. И все такое.

— Спасибо, — Иван повесил подарок на плечо.

Сумочка весила килограммов десять, словно ее набили кирпичами. Хотя с жеребцов станется. Чувство юмора у парней специфическое.

— Я тебя провожать не буду, — извиняющимся тоном сказал Рыков и протянул руку. — Удачи.

— И все такое, — сказал Иван.

А ведь мог предупредить, подумал Иван, когда прошел через двор, кивнул охранникам на проходной и вышел под палящее солнце. Не о солнце, конечно, мог предупредить Рыков. Чего о солнце предупреждать в Иерусалиме в июле. Мог бы предупредить, кто ждет Ивана во внедорожнике.

— Здравствуй, Ваня, — ласково сказал Круль, сидевший за рулем. — Сумочки сам в багажник забросишь или помочь?

«Умиротворитель» внезапно оказывается в руке Ивана, патрон в патроннике, палец жмет на спуск — выстрел, ствольная коробка двинулась назад, обнажая лоснящийся в ярком солнечном свете ствол, гильза вылетает вправо и вверх, крутится весело, широко разинув рот, а пуля… пуля вылетает из ствола, быстренько преодолевает два метра до открытого окошка «номада», врезается в лоб улыбающегося Круля… так быстро преодолевает эти два метра, что улыбка не успевает исчезнуть с рожи предавшегося, и Ярослав Круль, Старший Администратор Центрального офиса Службы Спасения в Иерусалиме, умирает с этой улыбкой на лице. Затылок разлетается в мелкие брызги, пачкая салон навороченного внедорожника, теперь младшим администраторам придется оттирать все это богатство, мгновенно засыхающее на июльской иерусалимской жаре…

— Я вижу, ты потрясен, — сказал Круль. — Ничего, я привык, что произвожу на людей сильное впечатление. Но было в твоем взгляде что-то эдакое…

Круль пошевелил пальцами в воздухе.

— Будто ты видел нечто, недоступное остальным. Даже такому проницательному парню, как я. Нет?

Иван медленно поставил сумки на землю. Не отводя взгляда от улыбающегося лица Круля, потянулся к кобуре, даже царапнул ногтем по рукояти «умиротворителя», но в самый последний момент сумел остановиться.

— Не нужно себя насиловать и принуждать, — посоветовал Круль. — Говорят, что подавленные желания мстят. Язва там, или простатит могут возникнуть в самом неожиданном месте. Хотя простатит, пожалуй, в неожиданном месте возникнуть не может. Ты вещи в машину ставь, не стесняйся. Все равно никто, кроме меня, тебя не повезет. Даже если ты вернешься сейчас назад в Конюшню, упадешь на пол и будешь сучить ножками, пока взрослые дяди не сделают так, как ты хочешь.

Иван открыл заднюю дверцу «номада», медленно, стараясь не делать резких движений, поставил сумки на заднее сиденье, обошел машину и сел на переднее, аккуратно прикрыв за собой дверцу.

— Интересно, — сказал Круль. — Ты мог сесть на заднее сиденье, подальше от меня, но предпочел расположиться рядом. Что это может означать?

— Поехали, — приказал Иван тихо. — В Хайфу.

— Нет, ну ведь интересно… Я же и серой воняю, и болтать буду, не переставая, до самого моря… Почему не на заднее, Ваня?

— В «номаде» нет кондиционера, — сказал Иван.

— И?

— Это значит, что ехать мы будем с открытыми окнами. И твою вонь будет сносить назад, ко мне. Это первое.

— Логично, — кивнул Круль. — А второе?

— Второе — сидя сзади, я должен был бы все время смотреть на тебя…

— И бороться с желанием врезать чем-нибудь тяжелым по моей гениальной голове, — подхватил Круль.

— По твоей генитальной голове, — подтвердил Иван.

— Так себе каламбурчик, между прочим, — сказал Круль. — На четыре с минусом.

— Или прострелил бы тебе затылок. — Иван продолжил говорить, не обращая внимания на слова предавшегося. — Достать пистолет, приставить за городом ствол к затылку и…

— Морда в клочья, лобовое стекло — в клочья, и как ты потом добрался бы до Хайфы? Ведь оба — взрослые и в некоторой степени — разумные люди. Ну могли же договориться. Я довожу тебя до Хайфы, заезжаю недалеко от порта в закоулок, выхожу, становлюсь к стене лицом, ты пускаешь мне в голову пулю, даже не выходя из машины, и дальше пешком за пять минут приходишь к месту назначения, — Круль неодобрительно покачал головой. — Всегда можно найти компромисс… Но для тебя, Ванька, искать этот самый компромисс — все равно что полоскать рот чужим дерьмом.

— Поехали, — сказал Иван ровным голосом.

— Твою мать! — весело сказал Круль. — Я этому человеку спасал жизнь. Я тащил его через пустыню. Отмазывал от демона, насколько мог. Не обиделся, когда на прощание он выпустил десятка два пуль над моей головой. Собрался везти его черт знает куда — а черт таки знает, — а он, этот человек, угрожает и умничает.