Год Людоеда: Детская тема - Петр Кожевников

— Простите, Эвальд Янович, но у меня сразу возникает чисто профессиональный вопрос, — Плещеев привычно осмотрелся для контроля ситуации, но тотчас понял, что его новый знакомец также допускает разбойные рецидивы рыночных завсегдатаев, причём рассчитывает не только на своё зрение, но и на слух. Шеф «Эгиды» улыбнулся: — Я без малого двадцать лет служил в органах, сейчас имею частное охранное предприятие, постоянно выправляю все необходимые документы, в том числе лицензии на оружие и спецсредства. И вот, поверите вы мне или нет, именно с этими вещами, которые нам необходимы для работы, которые, собственно говоря, являются символами нашей работы, у меня и возникают постоянные проблемы. У вас никогда ничего подобного не происходило?

— Вы знаете — ни разу. Бог миловал! — Волосов перекрестился и приложил правую ладонь к груди. — Как говорится, на Бога надейся и сам не плошай! Заметьте: не «но», а «и». У меня тоже имеются все положенные документы, но, повторяю, до сей поры мне не приходилось их никому предъявлять.

Они вышли за территорию рынка и увидели группу детей, осаждающих бежевый микроавтобус с красным крестом и латинскими надписями на борту. Над подростками высились двое взрослых мужчин: один лет сорока пяти, очень похожий на героя гангстерского фильма, второй — раза в два моложе, судя по виду, типичный персонаж из какой-то комедии про городского дурачка.

— Позвольте, князь, представить вам моих коллег по работе с безнадзором, да и вообще наведению порядка в нашем граде, — Плещеев жестом пригласил Волосова сделать ещё несколько шагов в сторону бежевой иномарки. — Фёдор Данилович Борона, доктор-педиатр, ещё совсем недавно — главный врач Дома ребёнка.

— Так вы тот самый рыцарь детства?! — Эвальд Янович протянул Бороне руку. — Я имел счастье пару раз видеть вас по телевидению, да и в газете мне попадались ваши интервью о бездомных детях.

— Именно так, — врач отошёл от детей и принял рукопожатие. — А это мой помощник — Борис Артурович Следов, социальный работник нашего пока ещё бесприютного детского приюта.

— Голубчик, а я вас тоже видел, — Князь своим обычным, словно фотографирующим или прицеливающимся взглядом посмотрел на Бориса, запечатлевая его воспалённое лицо, которое будто обгорело на солнце и оттого потеряло часть своего и без того неровного кожного покрова. — Вы, кажется, призывали граждан объединить усилия для скорейшей поимки Людоеда Питерского?

— Да… Берите по одному банану, а то остальным не хватит. У нас ещё два объекта! — Следов невольно отвлёкся на осаживание наиболее энергичных детей. — Он же ребятишек ест… Да ты пей бульон! Он же тёплый! Тебе это необходимо, понимаешь? Где ты сегодня будешь ночевать? Да, я знаю, в какой гостинице! У «Ломоносовской», что ли? А как ты доедешь, на такси?

— Видишь, Настенька, какие дяди о тебе беспокоятся и о других детках, которым сейчас голодно и холодно, — Волосов погладил ребёнка по голове, а Борис уже снабдил её набором, выдаваемым каждому безнадзорному: стакан бульона, пирожок и банан. — Скажите, господа, а вы сможете сегодня позаботиться о нашей девочке?

— Давайте, Фёдор Данилович, отвезём её к Ангелине Германовне? У нас-то пока всё равно ещё нет своего помещения. Там её если по вашей рекомендации не примут, то вот товарищи, наверное, помогут, а мы пока будем решать вопрос с её родителями, — Следов запаковывал оставшиеся продукты и мягко отстранял от борта автобуса по виду одурманенных подростков, что-то громко, но неразборчиво шептавших в его большие розовые уши. — Всё! Ну каждый же получил! Нам надо ехать! Да нет денег, не просите! Ну вы же опять себе курева да травы накупите! Да, не верю! Вот, возьмите — десять на всех. А-а, тысяч! По-старому хочешь?!

— Судя по последней информации, «Ангелок» не лучшее место для несовершеннолетних, — Борона сощурился и осмотрелся, будто собирался детально запомнить ночной пейзаж «спального» района. — Сейчас мы даже не ограничены в выборе, а просто его не имеем. Давай, Анастасия, залезай в машину! Мы ещё заедем по пути на Московский, в центре по подвалам пройдёмся, потом на Финляндский заглянем, там ребятишек обеспечим, а позже к Ангелине Шмель подъедем. Я тоже думаю, что она не откажет, тем более что Настя у неё уже как-то жила несколько дней. А вот и Люба! Бросова, ты сегодня где ночуешь, в «Ангелочке»?

— Да, а куда мне ещё деться? — отозвалась веснушчатая рыжеволосая девочка с короткой стрижкой, яркими голубыми глазами и чересчур мясистой верхней губой, словно даже намеренно нависшей над нижней. — Сейчас доем и поканаю. А чего, Настю с собой захватить?

— Да, Люба, сделай одолжение. Вот тебе десять рублей: на метро и на маршрутку, — Фёдор Данилович протянул девочке монеты.

Люба подставила для приёма денег свою не по возрасту огрубевшую коричневую ладонь, сжала лиловые пальцы с обкусанными ногтями, залитыми зелёным лаком, и сунула мелочь в грудной карман потрёпанной джинсовой куртки, отделанной изнутри искусственным мехом, изначально белым и ровным, а теперь пепельным и клочковатым. От девочки пахло перегаром, дешёвым одеколоном, дымом и сильнее всего чем-то протухшим, возможно грязной одеждой.

— Не стесняйся, я же вижу, что ты ещё не наелся, а ночь-то длинная — где ты сможешь закусить? Не можешь сейчас, бери с собой! — Борис остановил своё внимание на мальчике лет девяти, одетом в ветхий, местами прожжённый ватник и вязаную, возможно женскую, шапочку. — Ты что, новенький? Я тебя раньше, кажется, не видел. Тебя как зовут?

— Олег. Я из другого района. Сюда никогда не ездил. Вот сегодня ребята затащили, — мальчик внимательно смотрел на Следова, будто чего-то ещё ожидал, но, наверное, не еды, а каких-то, может быть, слов и даже действий. Борис не мог сейчас определить точного смысла протяжного взгляда больших зелёных глаз. — Я не знал, что вы здесь кормите, а теперь буду ездить: меня научили в метро на шару заходить.

— Ну, с метро-то ты поосторожней, хотя, с другой стороны, что тебе, малолетке, сделают? В спецприёмнике уже бывал? — Борис положил два пирожка и апельсин в полиэтиленовый мешок и протянул ребёнку. — Вот, возьми на утро.

— Спасибо. Нет, я там не был: я не один живу, но нам сейчас трудно, — Олег бережно пристроил свёрток за пазуху. — Ну, я пошёл. Мне надо ребят увидеть.

— Ну беги. А где ты живёшь-то? И с кем? С матерью, наверное?

— Да я, как это… — начал было мальчик, но вдруг сжал губы, лицо его искривилось, как гуттаперчевая маска, в глазах зажглись слёзы. Он повернулся и побежал прочь.

— Ладно, потом расскажешь, — только тут Следов заметил, что ночной беспризор тем временем растащил все апельсины и колбасу с бутербродов, оставив сиротливо обмусоленные доли белого хлеба. Исчезли также все таблетки витаминов, аспирина и прочих медикаментов, предусмотренных для дозированной выдачи. Борис растерянно посмотрел в ночную мглу, усиленную пламенем костра, отделявшим от него невысокие силуэты, исчезающие в недрах Козьего рынка. — Ну вы же так не наедитесь! Возьмите хлеб: надо хоть немного соображать! А зачем вам таблетки? Это же никакая не наркота! Ребята, я ведь всех запомнил! Завтра вы всё равно придёте сюда и вам будет стыдно!