Звезда негодяя - Лариса Петровичева

– Здесь есть приличный ресторан?

Эмма, которая заполняла бумаги для продления номера, сделала вид, что ничего не слышит, что это вообще к ней не относится.

– Да, милорд, – с готовностью ответил портье. – «Луна и рыбина», на площади святого Сильвестра. Как там готовят стейки! Вы в самой столице таких не отведаете!

– Вот и замечательно, – ответил Вьятт и вновь дотронулся до локтя Эммы. – Вы любите стейки, сказочная Белла? И не надейтесь, что сможете от меня убежать, я вас точно не отпущу.

Эмма обернулась к нему – Вьятт улыбался так, словно она уже согласилась.

Все было, как раньше – как в те дни ее юности, когда она еще верила в любовь и отдавалась ей так, словно в мире не было ничего другого.

– Люблю, – ответила она. – И сливовые пирожные на десерт.

***

Они вроде бы выпили совсем немного, всего по бокалу вина, но хмель ударил Эмме в голову так, словно она осушила целую бочку.

Ей сделалось весело – и жутко. Все в Эмме сплелось в горячий пульсирующий узел и, поднимаясь за Вьяттом в свой номер, она вдруг поняла, что это чувство похоже на жажду: сухую, горячую, которую можно утолить только одним способом, и ничего другого уже не надо.

В коридоре царил полумрак. Стол дежурного был пуст, лишь горела маленькая лампа, а в стакане остывал чай. Стараясь сохранять спокойный и невозмутимый вид, Эмма прошла к двери своего номера, всем сердцем желая, чтобы они с Вьяттом пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись – и в то же время ей хотелось, чтобы он остался. Эта двойственность пугала ее, и в душе кто-то негромко нашептывал: так надо, так правильно.

– Сказочная Белла, – негромко произнес Вьятт за ее спиной. Эмма обернулась к нему, и в ту же минуту он неуловимым движением пробежался пальцами по ее волосам, вынимая шпильку и освобождая пряди. – Не убегай от меня. Пожалуйста.

– Я не… – хотела было сказать Эмма и не успела. Вьятт с той же осторожностью погладил ее по щеке, и Эмма почувствовала, что за почти бережным прикосновением прохладных пальцев дрожит пламя. На мгновение Эмма посмотрела на себя словно бы со стороны, как зачарованная. Вьятт склонился к ней и поцеловал.

Эмма вздрогнула – в ту же секунду Вьятт почти вмял ее в стену, не давая сопротивляться.

– Прекрасная Белла, – прошелестел в ушах его шепот, ладони легли на талию. – Наградите рыцаря вашей любовью?

Да, такова была традиция, которая пришла из далекой глубины Темных веков: если мужчина спасал женщину от неминуемой смерти, то она должна была отблагодарить его своей любовью. Эмма, впрочем, не могла припомнить, чтобы на ее памяти такое случалось хоть с кем-нибудь.

Плата любовью за жизнь теперь принадлежала сказкам. Не больше. И сама любовь тоже осталась на книжных страницах.

Откуда-то доносились голоса и музыка, в одном из номеров кто-то заливисто храпел, на лестнице послышались шаги, и Эмма подумала, что сейчас их могут увидеть. В душе звенел холод, а тело горело, и Эмму трясло в объятиях Вьятта, как в лихорадке.

– А если я откажусь? – прошептала она в чужие приоткрытые губы, уже понимая, что не откажется. Еще один поцелуй мазнул ее по губам огненной кистью – именно такой, о котором она мечтала, который видела во снах и которого так боялась.

– Тогда, – щелкнул замок, дверь уплыла в сторону, и Вьятт практически втолкнул Эмму в ее номер, – я пожелаю вам доброй ночи и уйду. Но вы не откажетесь.

– Не откажусь, – прошептала Эмма и откликнулась на его поцелуй.

Горячий воздух комкался в легких, и ей казалось, что она скоро не сможет дышать. Эмма не запомнила, как они избавились от одежды – просто вдруг поняла, что в комнате холодно, по окнам стучит дождь, а пальцы и губы Вьятта, которые скользили по ее телу, были настолько горячими, что Эмме казалось, будто она видит их огненные следы на своей коже.

Это было сладко и больно. Это было невыносимо. Под щеку скользнула прохладная ткань подушки, и рука Вьятта твердо и уверенно надавила между лопаток, принуждая опуститься ниже. Эмма прикусила губу, сдерживая стон. Вьятт помедлил, давая ей привыкнуть, а затем начал двигаться: осторожно, неспешно, плавно.

Эмме казалось, что по ее коже бегут оранжевые и белые язычки пламени. Вьятт постепенно сменил ритм, его движения сделались грубыми и рваными, и в тот момент, когда у Эммы начинало темнеть в глазах от наслаждения, густо смешанного с болью, он вдруг принимался двигаться медленно и лениво, с каждым неспешным толчком задевая маленькую точку в глубине, от которой по всему телу Эммы начинали расплываться спокойные волны теплого, медового удовольствия.

Это было… Эмма не могла подобрать этому названия. Человек, которого она любила раньше, который растоптал ее любовь, никогда не делал с ней ничего, даже отдаленно похожего на то, что она испытывала в эти минуты. Кровать качалась и плыла под ними, грохот дождя был музыкой, и Эмма теряла себя в эти минуты.

Ей хотелось раствориться во Вьятте. Сделаться с ним единым существом. Только бы он не останавливался – с каждым движением Вьятт становился все грубее, и, когда он сгреб волосы Эммы в охапку и резким движением притянул ее к себе, заставив выгнуться и прильнуть к его телу, Эмма почти потеряла сознание от затянувшего ее водоворота ощущений.

Ее бросило в холод и тут же окатило жаром. Эмма и подумать не могла, что ее тело может так откликнуться на чужую ласку. Ей казалось, будто она превратилась в натянутую струну диковинного музыкального инструмента, и сейчас Вьятт играл на нем ту мелодию, которая эхом отзывалась в душе Эммы.

– Белла… – услышала она, Вьятт толкнулся в нее еще раз и еще, и по телу Эммы прокатилась судорога мучительно сладкого, почти болезненного счастья.

Вот и все. Эмма устало опустилась на скомканные простыни, и Вьятт мягко привлек ее к себе и поцеловал в щеку.

– Ты ведь не исчезнешь? – спросил он. Эмма повела плечами, удобнее устраиваясь в его объятиях, и откликнулась:

– Только утром. Мне придется уехать.

Вьятт негромко рассмеялся.

– Невозможно, – ответил он. – Я никуда тебя теперь не отпущу.

Потом они заснули в объятиях друг друга, и Эмма проснулась на рассвете, когда Вьятт шевельнулся и негромко сказал:

– Проклятая ведьма…

Сапфиры мягко светились в его перстнях, в сером рассветном сумраке лицо Вьятта казалось спокойным и усталым. Эмма с грустью подумала, что больше они не встретятся. Вьятт спас ее и подарил опаляющую страстью сказку этой ночи – вот и все.

«Пусть он не разобьет мне сердце, – подумала Эмма, одеваясь. – Пусть все на этом и закончится».

Из кармана сюртука Вьятта вывалился какой-то жетон; Эмма машинально подняла его и прочла: Министерство магии, отдел расследований, высший советник Коннор Вьятт Осборн. По буквам вилась серебристая нить; жетон был аннулирован, и его взяли просто на память.