Следы ведут в прошлое - Иван Головня

– Твоя правда, кум! – соглашается Скляр. – Сейчас этого товару повсюду навалом. Бери – не хочу!

– Мы, кум, в лес за хворостом собрались! – зачем-то нарочито громко говорит Савчук. – Надо к зиме помаленьку готовиться, чтобы не застала потом врасплох. С зимой, брат, сам знаешь, шутки плохи.

– Что верно, то верно – зима первым делом спросит: где, мужик, твои дровишки? Ну что ж, как говорится, помогай бог! – кричит, не оборачиваясь, Скляр и тащит свои ведра дальше.

И всем встречным, спрашивающим, куда собрались Савчуки в такую рань, Петр Григорьевич отвечает то же самое, громко и обстоятельно.

Лес встречает Савчуков прохладой и сыростью. В низинах еще стелется туман. Он путается в ветвях кустарников, цепляется за высокую траву. До одури пахнет хвоей, багульником и ландышем.

– Вот что, хлопцы… – спокойно и даже беспечно говорит Савчук сыновьям после того, как они углубились в лес метров на сто. – Вы пока тут сами собирайте хворост – только выбирайте посуше и потолще, – а я тем временем схожу к Глубокому Яру. Я как-то видел там поваленный сухой дуб. Если он все еще на месте, то в следующий раз мы пойдем прямо к нему. Только вы не очень торопитесь. Если насобираете полную повозку, а меня не будет, из леса сами не выходите, а ждите меня.

Слегка озябшие мальчишки принимаются деловито собирать хворост, а их отец, заткнув за пояс топор, не спеша бредет в глубь леса. Пройдя метров пятьдесят, он оглядывается – не видать ли ребят, – потом резко сворачивает и быстро, чуть ли не бегом, спешит в сторону Сосницы.

4

В кабинет начальника Сосницкой уездной милиции товарища Бондаря заглядывает молоденький, похожий на выпускника гимназии, сотрудник Николай Сачко. На его лице, которого еще не касалась бритва, выражение растерянности.

В Сосницкую милицию Сачко пришел чуть больше недели тому назад, привыкнуть толком к новой обстановке не успел и потому чувствует себя не совсем уверенно. А тут еще выпало впервые выполнять обязанности дежурного по управлению и впервые, как дежурному, обращаться к своему начальнику.

– Что у вас, Николай Мартынович? – выжидающе смотрит на Сачко Бондарь.

– Александр Афанасьевич! Там с вами какой-то человек хочет говорить. Фамилии своей не называет… Откуда явился, тоже помалкивает. И подавай ему только «самого главного пана начальника»! С другими он, видите ли, говорить не желает. – В голосе дежурного слышатся нотки плохо скрытой обиды. – Да еще с топором за поясом заявился…

– Раз пришел человек – значит, надо, – рассудительно произносит Бондарь. – Пропустите его, пусть зайдет.

– Александр Афанасьевич! – делает большие глаза Сачко. – Так он же с топором!

– Ну и пусть! – с напускной беспечностью пожимает плечами Бондарь – ему определенно начинает нравиться этот, не умеющий еще скрывать своих чувств мальчишка. – У нас ведь тоже кое-что имеется! – Бондарь хлопает по висящей на поясе кобуре с маузером. – Давайте его сюда, Николай Мартынович. И запомните: к нам не ходят за тем, чтобы поглазеть на живых милиционеров или почесать с ними языком. К нам ходят только по делу. Да и то пока с оглядкой.

Через минуту, держа в руках мятую кепку, в кабинет Бондаря несмело протискивается Петро Савчук и в нерешительности останавливается у двери.

Роста Савчук чуть выше среднего, тощий и сутулый. Его латаная-перелатаная свитка подпоясана веревкой. На длинных худых ногах болтаются короткие полотняные портки. Новые на Савчуке лишь постолы. Да и те обуты на босую ногу.

Заметив, что ни за поясом, ни в руках незнакомца нет топора, Бондарь едва заметно усмехается: «Топор-то Николка все-таки отнял!»

Не зная причины усмешки хозяина кабинета, Савчук смущается еще больше. Он смотрит на чистый, только вчера выскобленный женой Бондаря Клавдией Ивановной пол, затем на свои запыленные постолы и тоже усмехается, но как-то жалко и извиняюще.

Кабинет Бондаря – небольшая квадратная комната, уютная и чистенькая. Правда, такой она, уютной и чистой, стала не так давно, после того, как в Сосницу приехала Клавдия Ивановна.

Это она побелила кабинет мужа, как, впрочем, и другие кабинеты, выдраила полы и навела повсюду порядок. А после этого организовала еще и субботник, на котором вместе с сотрудниками уездмила и их женами за один день привела двор вокруг дома, где разместилась Сосницкая милиция, в такой вид, что он стал просто неузнаваем: вместо мусора и бурьянов появились клумбы с цветами, кусты сирени да молодые деревца.

– Проходите, пожалуйста, и садитесь, – как можно приветливей говорит Бондарь и встает из-за стола. – Здравствуйте!

– Добрый вам день! – прижав кепку к груди, кланяется Савчук. – А может, я лучше того… постою?

– Вы все-таки присядьте, – мягко, но настойчиво произносит Бондарь. – Какой может быть разговор стоя?

Не привыкшего к такому обхождению Савчука поведение хозяина кабинета явно озадачивает. Может, и вправду, как говорят большевистские агитаторы, пришла наконец настоящая народная власть, которая будет считаться и с бедняком?

– Вы что-то хотите сказать мне? – подождав, пока сядет Савчук, обращается к нему Бондарь. – Я слушаю вас.

– Да, хочу… Я вот по какому делу… пан начальник, – сбивчиво начинает Савчук.

– Вы не волнуйтесь. Можете говорить свободно – наш разговор останется между нами, – приходит ему на помощь Бондарь. – И еще вот что. Никакой я не «пан начальник». Нет и не может быть при советской власти панов! Панов мы прогнали. Можете называть меня «товарищ начальник». А еще лучше – Александром Афанасьевичем. И для начала расскажите-ка мне в двух словах о себе. Вас-то как зовут?

– Так из Выселок я, Александр Афанасьевич… – по-видимому не совсем понимая, зачем это нужно начальнику милиции, неуверенно отвечает Савчук. – Фамилия моя Савчук. А зовут Петром… ну-у… Григорьевичем. Из бедняков я. А живу в Выселках…

– Семья большая?

– Семья как семья, – почесав затылок, уже более уверенно отвечает Савчук. – Я вот, жена да пятеро ребятишек. Вот только хозяйства что кот наплакал: хата-развалюха и земли нет даже и полдесятины. Да и на той ничего не родит – один песок. Еще, правда, коровенка есть, слава богу. Да и корова там не ахти какая. Одно название, что корова… Словом не жизнь, а одна мука. Никак не удается из нужды выкарабкаться. Хоть волком вой.

По краям плотно сжатых губ Савчука еще резче обозначаются две горестные складки. Чтобы как-то утешить своего гостя, Бондарь, помедлив, говорит:

– Потерпите еще малость… Скоро вот землю по-новому поделим между крестьян. Затем восстановим разрушенное войнами народное хозяйство, наладим новую жизнь и заживем тогда совсем по-другому. Хорошо заживем! Должна наступить счастливая жизнь! Пусть не сразу – может, через год, может, через пять, а может, и через целых десять, – но наступит обязательно. Вот попомните мое слово!

Голос начальника Сосницкой милиции звучит твердо и убедительно. Бондарь ни минуты не сомневается, что все именно так и будет. Разве для того гибли от пуль и шашек, умирали от голода и тифа тысячи, сотни тысяч, миллионы людей, чтобы все, за что они боролись и страдали, осталось красивыми словами и не больше? Конечно нет! Нет и еще раз – нет! Новая жизнь, светлая и прекрасная, непременно будет построена.