Год в Ботсване - Уилл Рэндалл

Исполнив надлежащим образом свои обязанности в церкви, Чарли затем толкнул речь, услышав которую всего-то навсего несколько человек удивленно приподняли брови, да еще пара выронили бокалы с шампанским. Затем он уютно обосновался в баре. Я принял судьбоносное решение присоединиться к нему. Добившись практически совершенства — чуть ли не по праву рождения — в искусстве потребления алкоголя и, несомненно, имея за плечами многолетний опыт систематической практики, я всегда считал себя — быть может, с несколько неуместной гордостью — своего рода талантом на этом поприще. Однако довольно быстро до меня дошло, что перед Чарли я сущий младенец. Достойно изумления было не только количество потребляемого алкоголя, но и та скорость, с которой мы им нагружались. Скоро в голове у меня завертелся калейдоскоп разнообразнейших купажей, цветов, крепости и ароматов, и границы моего видения вполне известным и отрадным образом начали сжиматься до нашего теплого и дружелюбного уголка вселенной.

Вечер продолжался, приглашенный джаз-банд вовсю наяривал под липами на краю лужайки, и празднование вошло в классическую колею. Поначалу гости собирались неуверенно, сбившись в два застенчивых и вежливых лагеря, время от времени чувствуя себя неловко по тому или иному поводу. Упражняясь в отточенном мастерстве ведения светской беседы, они ходили кругами, знакомились, потягивали напитки и клевали угощение. Затем, когда на смену шампанскому пришли другие вина и кое-что покрепче, уровень громкости бесед изрядно повысился и по завершении десерта, с первым неистовым сетом банда, достиг кульминации. Многие из особо рьяных гуляк переместились на выложенный специально по этому случаю паркет и принялись танцевать — кто пылко, едва ли не страстно, а кто откровенно неумело. То и дело из кустов или беседок возникали парочки, поправляя на себе предметы туалета. В баре не стихал громкий смех, вызванный анекдотами, по большей части его абсолютно не заслуживавшими (они все совершенно вылетели у меня из головы).

Словом, было ясно, что все замечательно проводят время — за исключением, конечно же, неизбежных случаев ссорящихся пар, да той странной немногочисленной категории людей, которые после нескольких бокалов по каким-то необъяснимым причинам вдруг обнаруживают, что они просто обязаны разразиться потоком слез.

Вскоре после полуночи празднество достигло апогея, после чего все медленно и как-то незаметно успокоились, поутихли, сохранив, впрочем, неустойчивость в ногах и размытость в очертаниях. Свет стал приглушенным, люди с трудом сдерживали зевоту; в уголках, куда положили или швырнули вещи, начались поиски пиджаков, сумочек и отвергнутых шляп; последовали вызовы такси, благодарности и извинения. Все поняли, что вечеринка — без всяких сомнений, удавшаяся на славу — подошла к концу. То есть все, кроме Чарли.

— Давай, Грейси, подъем! — бушевал мой друг, дико вращая глазами. Потом он зачем-то заглянул под залитую кофе скатерть на одном из столов.

— Ну давай, мать! — поощрил он, когда совершенно измотанная и немного помятая Грейси на четвереньках выползла на свет вспыхивающих синих и зеленых прожекторов. Супруга Чарли впервые за все это время выглядела так, словно ее единственным желанием было уютно свернуться калачиком на веранде их домика у моря на Новой Георгии, да дать себя убаюкать набегающим волнам Тихого океана.

Вместо этого ее, а также меня и еще пару гостей, которым не удалось благополучно смотаться, ожидало продолжение банкета. Вся моя решимость не перестараться с весельем, отложить его на более подходящее время, предварительно как следует выспавшись, в миг улетучилась, когда мы ввалились в такси и направились в местечко, куда Чарли, по его словам, «захаживал лет этак двадцать назад. Ассалютно влшебное».

Ко всеобщему удивлению, заведение под названием «Божественный ритм» все еще было там — место «в центре и модное», — по крайней мере, так мне сказал Чарли перед тем, как нырнуть за порог и мгновенно затеряться в огромной трясущейся и скачущей толпе завсегдатаев. Вышибала, казалось, так поразился увидев меня, что едва удосужился взглянуть на мой билет, а входную печать поставил прямо на ремешке моих часов. Я хотел было поинтересоваться у него, когда в «Божественный ритм» последний раз приходили в цилиндре, но передумал — слишком уж громкой была музыка.

— Уилл, дружище, ты ни за что не догадаешься, — заявил Чарли, отыскав меня во дворике за клубом.

Грейси свернулась калачиком под деревом, накрыв голову моим пиджаком, а я после весьма лихорадочного подражания Мику Джаггеру на танцплощадке наверху размышлял о пользе для здоровья еще одной бутылочки пива «Кастл». В основном прежняя магия моей танцевальной манеры сохранилась, не без удовлетворения думал я, и зрители поспешно расступились — вот только я не был уверен, от восхищения или же в целях самосохранения. Не подлежало сомнению лишь то, что я совершенно выдохся.

— Знаешь, кто это, Уилл? Нет, скажи, кто это? — Чарли склонил голову к некой личности, несколько пониже его ростом, вроде бы из чувства товарищества, но одновременно и с намерением удержать вертикальное положение. А затем торжественно провозгласил:

— Это Фил, мой старый друг и земляк Фил!

Он убрал руку и представил мне жилистого, дочерна загоревшего мужчину с проседью, примерно моего возраста. Из-за выбритой головы, бриллиантовой сережки в ухе и татуировки на накачанном бицепсе Фил смахивал на пирата, однако улыбка его была чрезвычайно дружелюбной.

— Как делишки, братан? Чарли, друг! Хорошо повеселились? Классная была свадьба?

Множество людей, которые во время моих путешествий за последние несколько лет пользовались моим расположением и которым я искренне симпатизировал, оказывались австралийцами, и Фил являл собой тип истинного оззи — человека, который совершенно не озабочен принадлежностью к австралийцам. И действительно, он, кажется, перепробовал все способы сбежать со своего континента, когда достаточно вырос, и с тех пор так и оставался в пути. Теперь, впрочем, он объявил о своей нескончаемой любви к Африке. Здесь-то он и захотел остаться.

— Ты уже много здесь повидал? — спросил он меня, когда мы прислонились к стене во дворе и он постучал себе по шее, чтобы немного облегчить неудобства, возникшие в процессе оказания помощи Чарли.

— В Кейптауне?

— Не, в Африке, братан, — здесь, повсюду! — Он взмахнул перед собой рукой в манере, предполагавшей, что и он не совсем трезв.

— Ну, я был на виноградниках и прочем. Довольно занятно.

— Пффф, да это ничто, братан. Это почти Европа — а я спрашиваю про Африку. Буш, братан. Еще пивка? — Он напомнил мне профессора Невиля Боттинга, только еще более болтливого, и меня вновь охватило любопытство.

— О, нет, не стоит благодарностей. Отлучусь на минуту… Нет, честно. Не стоит! — И Фил исчез в баре, оставив меня с блаженно улыбающимся Чарли, который покачивался из стороны в сторону и несколько раз выдавил из себя: «Просто охренительно».

Что уж точно не было «просто охренительным», так это мое состояние — как физическое, так и душевное, — когда я на следующее утро наконец-то повстречался со своими друзьями за поздним завтраком в увенчанном листвой заведении под названием «Зеленое местечко». Плотный завтрак — если верить знатокам, панацея от всех алкогольных напастей — взирал на меня с тарелки, которую передо мной поставили в этом стильном бистро, весьма хмуро; оглушительно грохочущая музыка также отнюдь не ободряла.