Адское пламя - Геннадий Прашкевич

Максим Горький, Андрей Белый, Валерий Брюсов, Леонид Леонов, Алексей Толстой, Георгий Шторм, Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Александр Чаянов, Сергей Буданцев, Владимир Маяковский, Виктор Шкловский, Евгений Замятин, Всеволод Иванов, Николай Асеев, Сергей Бобров, Александр Беляев, Сергей Беляев, Анатолий Луначарский, Мариэтта Шагинян, Вивиан Итин, Илья Эренбург, Ефим Зозуля, Михаил Розенфельд, Вениамин Каверин, Борис Лавренев, Валентин Катаев…

Несть им числа!

И кто-то будет утверждать, что фантастика – низкий жанр!

В нем очень недурно пробовали себя классики (А.Н. Толстой, М.А. Булгаков), крупнейшие ученые (геолог В.А. Обручев, этнограф В.Г. Богораз-Тан, энтомолог Н.Н. Плавильщиков), героические летчики (Георгий Байдуков и Михаил Водопьянов). Что уж говорить о Константине Эдуардовиче Циолковском (ему-то и карты в руки), сама Александра Михайловна Коллонтай, далеко не последний партийный деятель советского государства, опубликовала в 1920 году в журнале «Юный пролетарий Урала» фантастический рассказ под вызывающе авангардистским названием «Скоро». Ветераны Октябрьской и Мировой революций, встретившись через полвека, с удовольствием, но и с грустью, вспоминают дни революционных боев, принесших, наконец, счастье человечеству…

Фантастика – это мир,

в котором нам хотелось бы жить,

в котором мы никогда жить не будем,

и в котором, как ни странно, мы живем постоянно…

В маленькой чайхане под синим безумным азиатским небом мы вспомнили профессионалов – Александра и Сергея Беляевых, Григория Адамова, Александра Грина, Лазаря Лагина, Якова Окунева, Михаила Гирели, Виктора Гончарова, Александра Абрамова, Владимира Орловского, Валерия Язвицкого. Чтобы только их одних представить надо бы листов триста, помрачнел Гацунаев. Он-то знал реалии, все же член ЦК КПСС Узбекистана. Разве мы обязаны представлять всех? – возразил я. В Антологию должны войти произведения тех, кто действительно оставил след в фантастике. Одно дело, скажем, Александр Беляев или Алексей Толстой, и совсем другое – та же Александра Михайловна Коллонтай.

Нет, сказал Гацунаев. Так мы все запутаем.

Он был прав. Не знаю ни одного критика, который разобрался бы в том или ином явлении вовремя. Что, например, сообщала Литературная Энциклопедия, выходившая в 30-е годы в СССР, о писателях, чьи произведения уже тогда, без всякого сомнения, могли украсить любую Антологию?

О Михаиле Булгакове: «…Не сумел ни оценить гибели старого, ни понять строительства нового. Его частые идейные переоценки не стали поэтому источником большого художественного творчества».

О Сергее Буданцеве: «…Вопрос о подчинении подсознательного организующей воле далеко не всегда решается писателем в классовом пролетарском духе».

Об Евгении Замятине: «…Творчество Замятина приобретает с развитием нашего социалистического строительства все более и более остро выраженную контрреволюционную направленность».

Об Александре Грине (всегда одно и то же): «…Талантливый эпигон».

Об Андрее Платонове: «…Обнаружил ряд идеологических срывов в своих произведениях».

О Сергее Григорьеве: «…Не справляется с современными социальными заданиями».

Об Якове Окуневе: «…Создал ряд идейно расплывчатых произведений на случайные темы».

Цитировать можно еще, и еще. Но зачем? Ведь само понятие фантастика в той же Литературной Энциклопедии толковалось весьма недвусмысленно: «Изображение неправдоподобных явлений, введение вымышленных образов, не совпадающих с действительностью, ясно ощущаемое нарушение художником естественных форм, причинных связей, закономерностей природы».

Неправдоподобных…

Не совпадающих…

Вымышленных…

И хотя в заключение статьи, написанной Б. Михайловским, говорилось, что все же «в рамках литературы социалистического реализма можно мыслить материалистическую фантастику, фантастику как художественную форму с реалистическим содержанием», на деле вся советская критика встречала появление фантастических произведений, как правило, враждебно. Ведь речь, черт возьми, шла о создании Нового человека. Тут нельзя было промахнуться, тут все следовало держать под контролем. Да Ольга Форш, писатель далеко не бесталанный и человечный, в романе «Сумасшедший корабль» так рассказывала о поэте, задумавшемся о будущем. «В грядущих колхозах он предполагал внедрить поэтхозы, где творческий дар – величина вот-вот математически на учете – приспособлена будет для движения тракторов, причем творцам предоставлена будет наивысшая радость петь, как «певец» Шиллера, только о чем запоется и только потому, что им невозможно не петь. Выгода отсюда будет двойная: для индустрии сила отойдет максимально, а так как благодаря счетчику-обличителю эту творческую силу подделать уже нельзя, то само собой будут выбиты из позиций и «псевдописатель» и «кум-критик». Один настоящий творец, он же двигатель трактора, взят будет на полное хозснабжение. Те же писатели, от работы которых не воспоследствует передача сил и трактора от их словес не пойдут, как профессионально себя не нашедшие, кооптированы будут в отдел ассенизации города».

– Что такое непорзач?

– Непорочное зачатие.

– Звучит тревожно.

– А вы чего хотели? Это не костяшками домино греметь.

Деятели партии тоже внимательно приглядывались к творцам.

Были у них обиды. Обиды на писателей. Обиды на фантазии последних.

Анастас Иванович Микоян, например, на XVI съезде ВКП(б) страшно обижался: «Ведь это позорный факт, что под покровом Коммунистической академии могла выйти книжка о колхозном движении, в которой говорится о колхозах при аракчеевшине, Иване Грозном и т. д.» Говорил Анастас Иванович о популяризаторской книжке, написанной неким Бровкиным, певцом, несомненно, увлеченным.

Лазарь Моисеевич Каганович обижался по другому поводу.

«В «Правде» – обижался он, – была помещена рецензия о семи книгах философа-мракобеса Лосева. Но последняя книга этого реакционера и черносотенца под названием «Диалектика мифа», разрешенная к печатанию Главлитом, является самой откровенной пропагандой наглейшего нашего классового врага. Приведу лишь несколько небольших цитат из этого контрреволюционного и мракобесовского произведения: «Католичество, которое хотело спасти живой и реальный мир, имело полное логическое право сжечь Джордано Бруно…», «Сжигать людей на кострах красивее, чем расстреливать, так же как готика красивее и конкретнее новейших казарм, колокольный звон – автомобильных воплей, а платонизм – материализма…», «Коммунистам нельзя любить искусство. Раз искусство, значит – гений. Раз гений, значит – неравенство. Раз неравенство, значит – эксплуатация…», «Иной раз вы с пафосом долбите: „социализм возможен в одной стране“, не чувствуете ли вы в это время, что кто-то или что-то на очень высокой ноте пищит у вас на душе: не-ет!» И это выпускается в Советской стране. О чем это говорит? Это говорит о том, что у нас все еще недостаточно бдительности. Это выпущено самим автором, но ведь вопрос заключается в том, что у нас, в Советской стране, в стране пролетарской диктатуры, на частном авторе должна быть узда пролетарской диктатуры».