Свитер - Бланка Бускетс

Пауза. Жофре сидит в своей комнате. Он разговаривает очень тихим голосом, но мне все равно все слышно. Да уж, на глухоту ты пока не жалуешься, Долорс. Только на то, что сама точно не помнишь, когда именно это услышала. Ну, да это не важно, какое имеет значение, раньше это случилось или позже — главное, что это произошло — и достаточно.

Если вдруг войдет Сандра, можно спрятать вязанье вот сюда, в пакет, а если она спросит, что там, я отвечу — так, всякие мелочи, но не думаю, что она обратит на это внимание, Сандра не замечает подобных вещей. Сандра вообще ничего не замечает, думала Долорс, одного только своего парня, того, с горячими руками, которого не представили родителям — должно быть, из-за боязни, что он им не понравится. Так вот, шерсть и крючок совершенно спокойно можно сунуть в пакет, который лежит возле кресла, и не бояться, что девочка их обнаружит. Долорс долго готовилась, прежде чем написала карандашом записку для Леонор: хочу сделать Сандре сюрприз и связать свитер, купи, пожалуйста, шесть мотков такой-то шерсти и крючок номер такой-то. Шерсть бери веселой расцветки.

Шерсть оказалась самых разных цветов, очень красивых и ярких. Леонор не подкачала, у нее отличный вкус, что правда, то правда, дочка всегда прекрасно выглядела, когда эпоха бесформенных свитеров закончилась, она начала очень хорошо одеваться.

— Не могу больше разговаривать… Нет, я один, но мне сейчас не очень удобно… Я тоже. Счастливо, целую тебя!

Щелчок. Жофре положил трубку. Долорс задержала дыхание. Две его последние фразы — так отвечают, когда на том конце телефонного провода тебе признаются в любви, так говорили и говорят миллионы любовников по всему миру. У тебя есть любовница, Жофре? Ты разговаривал почти шепотом, словно что-то скрывая. Эта Моника, очевидно, весьма интересует зятя.

— Как дела, Долорс?

Он вошел в столовую и задал свой вопрос громко, чуть ли не закричал. Долорс усмехнулась и подняла вверх большой палец — жест, который она подсмотрела у молодежи. Жофре тоже улыбнулся.

Забавно, размышляла Долорс, все почему-то принимают ее за глухую, словно одержимые идеей, что раз человек не говорит, то он и не слышит. А заодно и ничего не видит. Немая, глухая и слепая. Вообще говоря, даже хорошо, что они так считают, — это позволяет ей собирать информацию так успешно, как раньше она не могла и мечтать. У тебя есть любовница? — хотела спросить Долорс у зятя. На кого она похожа? Какая она, эта Моника? Ей представлялась учительница литературы, коллега Жофре по школе. Они должны обсуждать книги, писателей и любимого по сей день философа Жофре — Ницше. Раньше его запрещали, даже упоминание о нем не допускалось, он всем стоял поперек горла: одни называли его фашистом, другие марксистом, и поди разберись, кто прав. Однажды, тридцать лет тому назад, убедившись, что Леонор не отлепится от своего Жофре и дело идет к свадьбе, Долорс решила поговорить с ним: мне тоже нравится философия, сказала она, закуривая (поскольку в то время иногда позволяла себе сигарету-другую). Леонор придвинулась поближе к своему длинноволосому ухажеру и взяла его за руку. А тебе кто нравится, я имею в виду, кто из философов? Жофре отбросил волосы со лба, Долорс посмотрела ему прямо в глаза — она знала, что такой взгляд сбивает его с толку, поскольку противоречит принятой им манере общаться; молодой человек не выдержал, отвел глаза и запустил пальцы свободной руки в шевелюру — так, словно хотел причесать ее. А Леонор сидела у него под боком и смотрела на него с открытым ртом — лапша лапшой! Долорс хотелось сказать: эй, рот закрой, а то туда залетят все мухи на свете, она не могла видеть дочь такой — дурочкой и размазней — и намеревалась разрушить стену, что Жофре выстроил вокруг себя; хотя стена казалась железобетонной, Долорс знала — это иллюзия, потому что к тому времени много чего поняла про мужчин и хорошо разбиралась в типах вроде своего потенциального зятя, вот уж непотопляемая порода. Хватит тебе болтать всякую ерунду, мама, от души смеясь, сказала Тереза во время праздничного рождественского обеда; за столом кроме них сидели тогдашняя подруга Терезы и Леонор, еще школьница. Эдуард уже несколько лет как умер. Я думала, уж ты-то меня поймешь, дочка, едко ответила она, раз вообще не нуждаешься в мужчинах. Слушай, да ты феминистка покруче меня, вновь рассмеялась дочь, с такими речами ты легко можешь стать лидером партии. Хорошо, и что дальше, Долорс не собиралась уступать и покраснела от негодования — в то время она была весьма решительно настроена против мужчин (исключая Антони, конечно) и одержима политикой. Все миновало, и сейчас старуха удивленно качала головой, вспоминая ту безудержную ненависть, наверное, у нее тогда начинался климакс — гормоны играют с человеком странные шутки, слава богу, это давно в прошлом.

И тем не менее она была бы рада, если бы могла сделать с Жофре то же, что и с Эдуардом. Только во второй раз у нее бы, наверно, не вышло так легко.

Гляди-ка, она ошиблась. Нужно распускать весь ряд. Как же это? А, вот здесь должен быть не столбик, а воздушная петля, она перепутала. Нужно сосредоточиться. Работа крючком требует усидчивости. С этими цветными нитками получается очень симпатично, внучка останется довольна, ей-богу, такой свитер можно носить прямо сейчас, это же натуральная шерсть, она будет хорошо греть. И плечи будут закрыты, и пупок.

Жофре больше ничего не сказал и ушел, дверь на улицу хлопнула — теперь она не увидит его до вечера. В этом он весь. Как был невежей, так и остался. В тот день, когда она затеяла философский диспут, лучше б ему было помолчать. Так нет же, он разливался соловьем, а Леонор продолжала пялиться на него с разинутым ртом, с каким бы удовольствием Долорс отвесила дочери подзатыльник, чтобы привести ее в чувство. Я нахожу интересными Рассела и Маркса. И думает еще, прежде чем ответить! Долорс, которая свободно ориентировалась в мировой философии, сделала затяжку, прищурилась и уронила: они же во всем противоположны друг другу, тебе не кажется? — затем выпустила дым и посмотрела на парня в упор. Жофре вновь отвел взгляд. Ну, не так чтобы очень… в конечном счете, может, да… но оба очень интересны… В каком смысле? — не отступала Долорс (она-то отлично владела темой, вела разговор уверенно и, можно сказать, обеими ногами стояла на твердой почве). Ну-у-у… в том плане, что… что они оба… не знаю… оба хотели сделать мир лучше. Ага! Наконец-то он произнес откровенную глупость! Долорс уже чувствовала себя победительницей, она посмотрела на Леонор, говоря глазами: видишь, доченька, в какого тупицу ты втюрилась! Но Леонор не видела его тупости, ограниченности, не слышала ничего, она была глуха и слепа, как кирпич, и продолжала есть его влюбленными глазами.

А теперь у Жофре появилась Моника Я Тоже. Ладно, пока он уделяет достаточно внимания своей жене. Пока он еще ее любит. Впрочем, по мнению Долорс, на самом деле он никогда не любил Леонор.

Жизнь мотает нас туда-сюда, а потом бросает в кресло с вязаньем в руках, словно говоря: ну вот, теперь дело за тобой, молча наблюдай и анализируй, потому что, когда ты молчишь, никто не принимает в расчет твое существование, молодость ничего не принимает в расчет и опыт одного ничего не значит для других. Так что смотри, усваивай и молчи! Неприятно чувствовать себя совершенно беспомощной, хорошо еще, что не переживаешь по этому поводу так, как раньше. Сейчас ты можешь взглянуть на вещи философски, с высоты своего возраста, позволяющего понять, что все в мире повторяется, что ты сама это уже пережила, ты тоже стояла перед выбором между мужчиной и бриллиантом и в итоге предпочла бриллиант. Долорс оказалась такой же дурочкой, как Леонор.