Я врач! О тех, кто ежедневно надевает маску супергероя - Джоанна Кэннон

Я вспомнила про последнего увиденного мертвеца – всего несколькими месяцами ранее. Я смотрела, как мать прощается с моим отцом блеклым февральским утром в окружении оборудования, которое обычно берут в аренду, когда кто-то остается умирать дома. Подъемное приспособление и стул-унитаз, пузырьки с морфином, мониторы и медсестра онкологии, все втиснутые в гостиную и усиленно пытающиеся вписаться в мебель обычной жизни.

Когда врач подходит к нашей кровати либо сидит напротив нас за столом в своем кабинете, мы воображаем, будто он каким-то образом лишен собственных реперных точек. В уголках его разума чисто, там полный порядок. На него никак не влияют воспоминания, или тяжелые эмоции, или трещины, вызванные жизнью, прожитой вне рамок этой встречи. Еще одно ложное представление, без которого не обойтись. Потому что в тот момент, таращась на синюю простыню в секционном зале, я только и думала, что о своем отце. Я проигрывала в голове различные сценарии, пока нам рассказывали про пожарные выходы и подходящую обувь. Я думала о том, какие будут последствия, если я уйду, а также чем все может закончиться, если останусь. Я думала о том, как усердно боролась за право здесь стоять, о том, что могут подумать обо мне другие, если уйду. Больше же всего я думала о своем отце. У меня пересохло во рту. Заколотилось сердце. Мои ноги, казалось, сомневались, продолжать ли им поддерживать тело в вертикальном положении. Я обратилась к ближайшему человеку, который выглядел так, словно за что-то отвечает, и объяснилась. Он выслушал, он понял. Сказал, что мне лучше выйти – и я вышла.

Шаткой походкой я поплелась по коридорам медицинской школы обратно на сладкий и свежий воздух Ланкастер-роуд, где не пахло резиной и химической лабораторией, уселась в свою машину и попыталась отдышаться. Я все запорола. На первом же испытании в медицинской школе я сломалась. Хуже того, этот секционный зал казался мне чуть ли не церемонией посвящения. Пока мои будущие коллеги оставались в том подвале, превращаясь во врачей, я сидела в своей машине, наблюдая за каплями дождя на лобовом стекле, и недоумевала, как вообще могло прийти в голову, что мне это по плечу.

Следующие две недели я неоднократно пыталась зайти в секционный зал. Я отправлялась в подвал, когда поблизости не было других студентов, в надежде, что в одиночестве мне будет проще привыкнуть к смерти. Это не помогло. Я спустилась, чтобы поговорить с кем-то из анатомов, наверное, в надежде на какое-то сочувствие, какое-то понимание. Сотрудница рассказала мне про важную роль препарирования в обучении языком глянцевых страниц рекламной брошюры медицинской школы, однако я не слушала – я смотрела за ее правое плечо, на полиэтиленовый пакет с дюжиной отрезанных голов. Я кивнула и ушла. Я даже сходила к своему терапевту в надежде, что мне помогут лекарства.

– Не думаю, что это для меня, – сказала я. – Не думаю, что я справлюсь.

Она смотрела на меня:

– Но ты должна. Тем более теперь.

Я подняла на нее глаза, отвлекшись от мыслей о жалости к себе:

– Почему?

– То, как ты повела себя в секционном зале, говорит мне, что из тебя выйдет очень хороший врач.

Мне вовсе не казалось, что из меня получится хороший врач. Я чувствовала себя самозванкой. Нелепой.

Секционный зал стоял в расписании каждую неделю, но я продолжала держаться от него подальше. Я понимала, что мне следует либо сдаться прямо сейчас, либо наконец зайти туда, пока мои метания не стали невыносимыми.

Помимо секционного зала, генетики, физиологии, фармакологии и многих других новых и загадочных предметов в первом семестре в медицинской школе нас знакомили с патологией. Ординатор, которая нам преподавала, оказалась примерно одного со мной возраста. Она была забавной и умной и объясняла нам свой предмет с таким пылом и энтузиазмом, что всем в аудитории захотелось стать патологоанатомами. Кроме того, она была из тех людей, к которым сразу же проникаешься симпатией, и под влиянием своей необузданной спонтанности однажды я попросилась сходить с ней на вскрытие. Разумеется, если бы я занималась какой-то полезной работой в практической анатомии, решала загадки и давала ответы, то мне, конечно, помогли бы избавиться от страхов. Но я была студентом-медиком первого курса. Я (буквально) пришла с улицы. Она же явно ответит мне отказом, что тоже неплохо – если мне было не по себе в чистом секционном зале без пятнышка крови, то как я смогу перенести вскрытие?

Она согласилась.

5

Выбор

Каждый раз, придя в больницу, вы понимаете, куда вам нужно. Во всех коридорах над головой висят указатели. На полу нарисованы стрелки. Разноцветные планы с надписью «Вы здесь!» прикручены к стенам. Все подписано, все размечено. Заблудиться просто невозможно, во всяком случае, в теории, так как местонахождение каждого отделения обозначено и на дверях висят объяснения.

На двери же, которую искала я, никакого объяснения не было. Она располагалась у стойки регистратуры, в небольшом закутке больницы. Ни таблички, ни описания на стене, и, если заметить ее, проходя мимо, можно подумать, что дверь ведет в какую-нибудь кладовую или небольшую гардеробную.

Я решила добираться на учебу из дома каждый день, и в то утро во время долгой поездки (час и сорок пять минут) я слушала радио на большой громкости. Оно меня отвлекало, наполняя машину и голову текстами песен. Тогда я не знала, что несколько часов спустя буду возвращаться домой в полной тишине. Музыка в итоге станет для меня своеобразным барометром и будет нужна, чтобы отвлечься или найти утешение. Ее отсутствие будет свидетельством особенно тяжелого дня, когда необходимо обработать в тишине собственные мысли, и я неоднократно всю дорогу до дома буду проводить в полной тишине.

Найдя дверь без надписи, я вошла и сразу же наткнулась на лабиринт коридоров. В кабинетах по обе стороны за горами больничных карт печатали секретарши. Мимо проходили тихо переговаривавшиеся люди с чашками кофе в руках. Все выглядело совершенно обычно. Я прошла по еще нескольким коридорам, открыла еще несколько дверей без надписей, и каждую последующую было все тяжелее преодолеть, словно в какой-то реалистичной компьютерной игре. Магнитные пропуска. Клавиатуры. Коды я записала на листочке и теперь аккуратно набирала на серебристых кнопках. В какой-то момент я застряла межу двумя дверьми, и мужчине в медицинской форме