Политическая история брюк - Кристин Бар

Начиная с середины XVIII века английское влияние на мужскую одежду способствует более свободной манере одеваться. Живущие на своих землях, а не при дворе, аристократы за Ла-Маншем посвящают себя занятиям на открытом воздухе — охоте, конным прогулкам. Их одежда похожа на одежду их челяди.

В Париже такой стиль имеет либеральные политические коннотации. Жесткий французский костюм со стоячим воротником противопоставляется английскому с отложным воротником — мягкому. Один англичанин в 1752 году, заказавший себе костюм у французского портного, так описывает неудобство, которое испытывал: «Как будто меня лишили моей свободы и заточили в тюрьму . Вновь я с сожалением вспомнил о своем свободном фраке, который я считаю эмблемой нашей счастливой конституции, поскольку он не навязывает мужчинам никаких неудобных ограничений и оставляет им возможность действовать по своему усмотрению».

На протяжении всего XVIII века мужской силуэт упрощается. Одежда состоит из трех элементов: куртки-кафтана, камзола и кюлотов. Последние теперь имели спереди клапан, наподобие клапана баварских ледерхозе. Они спускались чуть ниже колена, где закреплялись подвязками с застежками или подвязывались лентой. По мере укорочения камзола кюлоты, которые держались на теле за счет бретелек (к концу века они перекрещивались на спине), тоже становятся все короче.

Приближение революции чувствуется в состоятельных и просвещенных парижских кругах и даже при дворе, так что в революционный период костюм политизируется не впервые. К тому же подобные политико-вестиментарные трансформации происходят и в других странах, не только во Франции. К примеру, во время Войны за независимость в Америке возникла мода на одежду в стиле Франклина — исчез парик, мужчины стали одеваться строже, в одежду темных тонов. Во Франции в продаже появились ленты «а-ля Война за независимость», шляпы «а-ля Бостон», украшения «а-ля Филадельфия»… Но к таким названиям нужно относиться с осторожностью: зачастую это старые формы, усовершенствованные в коммерческих целях. Во Франции 1790 года так называемый революционный костюм в целом совпадает с костюмами, которые носили до 1789 года. Но все же в модный дискурс входит политика.

«Волнения в моде» начались незадолго до Революции. Определенная «демократизация» проявляется в тенденции к унификации цветов мужских костюмов (черный, каштановый, зеленый) и выходу из моды розового… Воспевается естественное тело. Во второй половине XVIII века за счет революции в области косметики и изобретательности перчаточников и парфюмеров теряют популярность белила, а палитра цветов становится богаче. Изготовителей париков начинают теснить парикмахеры.

В конце XVIII века комментаторы в области моды начинают критиковать подвязки, которые мешают ходьбе, и узкие платья, которые обтягивают бедра. Разве не осознали неудобство этого и не стали одеваться иначе жители Востока? На тему костюма рефлексируют деятели Просвещения и выступают за его реформу. Так, в медицинском разделе «Методической энциклопедии», вышедшей в 1798 году, в статье о кюлотах автор высказывает надежду, что «эти абсурдные моды падут, когда молодые люди почувствуют, что ставшая разумной и образцом для других благодаря своим великим институтам держава должна подробнейшим образом указать на все, что может вредить общей картине, которую она представляет. Коль мы меняем конституцию, я не вижу причин, чтобы не изменить костюм, особенно когда выясняется, что в своем нынешнем виде он может быть вредным; и можно добавить, что в своем нынешнем виде он неприятен глазу и недостоин величия человека».

Политизация костюма свидетельствует об устремлениях к «возрождению» французов, проявляясь в 1789 году в бурном потоке памфлетов. Они призывают к росту вирильности:

Время, когда писались эти строки, напротив, кажется перегруженным всеми пороками: дряхлеющий режим, упадок нравов, скандалы, коррупция и распутство сделали из французов рабов. Образ раба нередко используется в обсуждении одежды: «Слишком долго мы носили одежду, уподобляющую нас рабам, нужна одежда, которая освободит нас от пут, не скрывая прекрасных форм тела», — можно прочитать в Journal de la Société des Arts, издававшемся Обществом искусств, которое объединяло художников, заинтересованных в реформе костюма. Убедительные аргументы, как показала Николь Пельгрен, привели и врачи, обратившие внимание общественности на вредность определенной одежды, в том числе кюлотов (но также и воротников, подвязок, сабо, одежды с чужого плеча, касок, щелочения белья, некоторых тканей плохого качества). Врачи имеют склонность идеализировать деревню (свежий воздух и здоровые нравы), где можно встретить длинные кюлоты. Утверждалось, что обычные кюлоты лишали мужественности и обладали противозачаточным эффектом: якобы способствуя досрочному взрослению, они мешали нормальному развитию половых органов. Отсюда возникло определенное количество фантазий на тему шотландских килтов, турецких костюмов, римских тог… и парижских булочников, «естественно бесштанных». Реформаторы и филантропы, эти врачи, мечтая о просвещении властей предержащих, готовы были действовать любыми методами: образованием, которое будет способствовать возрождению человечества, а также принуждением — за счет новых законов против роскоши. Они сторонники радикальных перемен, и их мечты частично исполнятся.

«Именно в начале революции появилась мода на большие кюлоты — собственно брюки; до этого были кюлоты на подвязках и короткие», — вспоминает Луи Симон. Производитель кисеи из герцогства Мэн, он, естественно, был удивлен этим феноменом: что это за «мода», которая идет «снизу», противореча доминирующему в общей истории костюма закону, распространяющемуся на все времена, места и слои общества, согласно которому низшие классы должны подражать высшим? Такое стремление одеваться как сильные мира сего, рискуя натолкнуться на их запреты и потерпеть поражение, поскольку элита постоянно борется с этим риском, часто меняя собственный внешний вид, называют power-dressing — властной агрессивной манерой одеваться. Таким образом, распространение брюк, превратившихся в политический символ, следует рассматривать как крайне важную аномалию, возникшую в контексте революционных пертурбаций и одновременно по-своему способствовавшую их появлению.

20 июня 1792 года останется в истории как «день санкюлотов». Один человек с пикой, забравшись на крышу дворца Тюильри, размахивал перед толпой рваными кюлотами, порванными во время демонстрации, требованием которой было заставить короля надеть красный колпак. Брюки становятся флагом именно в момент ужесточения революционного процесса. Брюки присваивают себе санкюлоты, мелкие ремесленники, входящие в революционные секции Парижа и революционные комитеты, и носят их вместе с курткой-карманьолой, ставшей популярной благодаря марсельским добровольцам Национальной гвардии (это короткая узкая приталенная куртка с маленькими отворотами, украшенная двумя рядами пуговиц, из сукна), туфлями на шнурках (а не с застежками) и красным колпаком (символом освобожденных рабов), который обернется «фригийским» колпаком Марианны — символа свободы.