Трудная ноша. Записки акушерки - Лиа Хэзард

приглушенные крики, доносившиеся из всех палат родильного отделения, какое-то глубоко укоренившееся чувство ответственности (или просто мазохизм) подтолкнуло меня вперед. Филлис коротко постучала в двери палаты. Потом обернулась ко мне с видом утомленного войной генерала, поднимающего на битву остатки своей пехоты, и сказала:

– Просто делай то, что я тебе скажу.

Мне пришлось поморгать, чтобы глаза привыкли к освещению в палате: там было темно, и только пятно света от смотровой лампы горячо полыхало в центре кровати. На ней стояла на четвереньках женщина, лицо которой полностью скрывала грива золотистых курчавых волос, свешивающихся вниз. Руками с побелевшими костяшками она крепко держалась за края, и на зеленые стерильные простыни, подложенные ей под колени, лилась густая струя соломенно-желтой жидкости. Акушерка из дневной смены, стоявшая рядом, посмотрела на нас с Филлис с выражением усталой признательности и поспешно стащила с рук перчатки. Я уже приготовилась выслушать устный отчет, которому нас учили: подробное описание состояния роженицы, здоровье до беременности, аллергии, ход схваток и план дальнейших действий. Вместо этого акушерка коротко бросила: «Дело идет», – и вышла из палаты. Я растерянно уставилась на Филлис, которая без вопросов приняла информацию, и тут до меня начало доходить, что настоящее акушерство слабо походит на теорию, которую мы проходили. Я оказалась желторотым новобранцем в армии амазонок, участвующих в сражении, правил которого я не знала.

Мы с Филлис стояли в ногах кровати и смотрели на роженицу – она опытным глазом, я же с желанием извиниться перед незнакомкой за то, что заглянула к ней в промежность еще до того, как увидела ее лицо.

– Надевай перчатки, – скомандовала Филлис.

Я недоуменно уставилась на нее.

– Вон там!

Она махнула рукой в сторону двери и поглядела на мои руки.

– Наверное, шесть с половиной.

«Перчатки, перчатки, перчатки», – повторяла я про себя, открывая шкафчик, в котором грудами высились какие-то непонятные упаковки. Вот эта длинная пластмассовая штука – зачем она нужна? А что за проволока торчит наружу? И кому может понадобиться такое количество смазки? Я отодвинула в сторону целую гору барахла и наткнулась на стопку плоских бумажных пакетов. Разорвала один и – да! первый успех в моей акушерской карьере! – обнаружила резиновые перчатки. Но не успела я порадоваться, как из-за спины раздался душераздирающий вопль.

Филлис стояла там же, где я ее оставила, держа голову так близко к промежности женщины, что носом могла бы легко затолкать головку ребенка обратно внутрь. Массивный шлепок густой красной слизи упал на простыню у роженицы между колен, и Филлис положила руки в перчатках на небольшой участок макушки, быстро продвигавшейся вперед при каждой потуге. Присоединившись к Филлис у рабочего конца койки, я вдруг вспомнила, как смотрела видео про роды в классе у мистера Каца. Ощущение чуда было то же самое, но на этот раз все происходило здесь и сейчас: женское тело превратилось в мешанину цветных пятен, а в воздухе витал солоноватый, отдающий медью запах – то ли кровь, то ли море. Большая часть головки со светлыми волосиками, испачканными кровью и слизью, уже вышла наружу, и да, генитальные бородавки покрывали растянутые половые губы и росли изо всех складок промежности. Не так я представляла себе первые роды, на которых буду присутствовать как практикантка, но зрелище все равно казалось удивительным, и диким, и в то же время прекрасным – даже с бородавками.

– Положи руки на головку, – прошипела Филлис.

Я опомнилась и стала торопливо натягивать перчатки.

– На головку, – не скрывая раздражения, повторила она.

Я положила руки на самую макушку, аккуратно подгибая ее, как нас учили, и одновременно следя за натянутой кожей вокруг, выискивая наиболее тонкие участки, грозившие разрывом. Филлис наложила свои руки поверх моих, руководя мною и поправляя угол наклона. Женщина снова стала тужиться.

– Дышите спокойно, – обратилась к ней Филлис ласковым, подбадривающим голосом, весьма отличавшимся от того, который она использовала со мной.

– Теперь выдох, – сказала она, но потуги были слишком сильными, и роженица не могла их контролировать, так что головка ребенка выскользнула, и мы увидели зажмуренные глазки и надутые губы, выдувающие из слизи пузыри. В промежутке между потугами головка плавно повернулась в мою сторону, а тельце выполнило все внутренние движения, необходимые, чтобы пройти через материнский таз. Прямо как в учебнике! Идеально.

Ребенок открыл глаза и поглядел на меня недовольным, холодным взглядом. «Ты здесь», – словно говорил этот взгляд. – «Все происходит на самом деле».

Внезапно успокоившись я поняла, что, пусть и до ограниченных пределов, с учетом своей неопытности, все-таки знаю, что надо делать. Я переложила руки – одну младенцу под подбородок, а вторую на шею, – готовая провести головку и тело вниз и наружу с последней потугой, и тут, в точности как нам говорили, роженица вся задрожала и выдавила ребенка одним непрерывным мощным толчком: сначала переднее плечико, затем заднее, а потом все тело с крошечными ручками и ножками, разбросавшимися в стороны. Руками в перчатках я крепко держала его, а Филлис сжимала своими руками мои, и так, слаженным плавным движением, мы провели нового человечка в этот мир. Околоплодная жидкость вылилась нам на перчатки, пока мы проносили малыша, все еще присоединенного пуповиной, у матери между ног, помогая ей подняться на колени и прижать ребенка к груди. Женщина отбросила волосы с лица и в голос разрыдалась, так что ее всхлипы заглушили первый робкий детский крик.

– Слава богу, – сквозь слезы выдохнула она, а потом засмеялась. – Я уж думала, это никогда не кончится.

Филлис тут же развила привычную активность, протирая ребенка полотенцами, заталкивая использованные пеленки в мусорный бак, убирая инструменты и делая записи в карте. Я неловко топталась у нее за спиной, явно больше мешая, чем помогая. В голове у меня была полная неразбериха, я не знала, куда деть руки; то, что я увидела, казалось слишком впечатляющим, слишком грандиозным, чтобы переварить за каких-то пару секунд. Роженица только что пережила свой первобытный, кровавый, незабываемый триумф, но для Филлис и остальных акушерок, трудящихся на этой странной фабрике новой жизни, он был рабочей рутиной. Пока я бесцельно перекладывала с места на место стопку простыней, гревшихся под лампой в кювезе, Филлис вдруг стиснула мне локоть и сказала:

– Следующий – твой. Один раз смотришь, второй раз делаешь.

Она оказалась права. В следующие три года я поняла, что учеба на акушерку не знает жалости: ты должна учиться быстро, неутомимо и буквально в процессе. Считается, что ты один раз смотришь, как действует твой наставник, и в следующий раз уже делаешь то