С ногами на подоконнике. Повести - Ольга Николаевна Калашян

большой бюст влез в этот откровенный отражающий кружок. Вполне симпатично для съехавшей с катушек…

От созерцания меня отвлекло бормотание соседа.

– Ничто не может гореть еще раз, если уже когда-то сгорело. Это физика…

– Согласна.

Кажется, я произнесла это про себя: губы мои не шевелились.

– Большая серая машина давит всех, никого не жалеет. В этом ее сила и ее слабость. – Очередные мудрые мысли белой горячки вслух…

Итак. В чем дело, спросите вы? А я посмотрю на вас из-под челки… И расскажу. До пластикового обеда еще далеко. Так что время есть.

***

Мои воспоминания носят слегка рваный характер – как яркие вспышки: тут, там, сзади, сбоку. Никакой хронологии, просто вспышки…

Весна началась, я уже вторую неделю шаталась по ночным сеансам в кино, объедалась мороженым и плакала в машине под Иванушек. Так принято делать, когда тебе тридцать и ты о чем-то сожалеешь, чего-то не ждешь. Читала стопки книг на работе, качала из интернета любовные романы и распечатывала сотнями белых страничек, не жалея рабочую бумагу. Суровая Л. Б. из канцелярии постоянно язвила на этот счет и смотрела из-под круглых очков недоверчиво, когда я приходила с очередным прошением о листах А4. Возможно, она воображала, как я распечатываю запрещенные листовки…

После вчерашней бессонной ночи я поглощала кофе в неразумных количествах, но снам это не мешало: они нападали внезапно, как вор из-за угла. Хотелось свернуться на кофейном аппарате калачиком и тихо мурлыкать что-нибудь себе под нос.

К концу рабочего дня я была похожа на грустную помятую картинку. Собрала вещи, поставила кабинет на охрану и поплелась по длинным коридорам с коричневыми дверями, от каждой из которых отражался стук моих каблуков. В лифте пахло пылью и столовскими котлетами. Видимо, кто-то нес домой ужин… И если у каждого слова есть свой цвет, то тоска – не зеленая, а серая. Мутная сероватая жижа. Я знала это точно, потому что болталась в ней целыми днями. Спустилась на первый этаж, накинула пальто и направилась к рамкам с охраной.

А потом я увидела его, героя скудных новостей из интернета. По телевизору этого ярого оппозиционера почти не показывали. Он стоял рядом с членом Совета Федерации и заразительно смеялся, красочно жестикулируя. Я даже не думала, что Он настолько хорошо сложен! Синий экран сильно искажает людей не только внутренне, но и внешне. Он оказался почти атлетом: высокий, слегка курчавый брюнет, в волосах редкие серебряные ниточки, как напоминание о том, что ему уже не двадцать пять. Проницательные и теплые карие глаза сквозь стеклышки очков. Рот слегка обиженного упрямого ребенка. Обтягивающие синие джинсы, рубашка щиплет глаза своей белизной. Да. Таким я увидела его в первый раз вживую. Энергичный, уверенный в себе, сильный. Я проплыла мимо завороженная, делая страшные усилия, чтобы не пялиться открыто. Вдохнула и прошла натянутой стрункой мимо. И отчего я так переволновалась?.. Помню, как тогда вышла на улицу, словно нырнула в прохладную бурлящую речку, окунулась с головой в железные запахи города, моросящий дождь, тряхнула головой, чтобы хоть как-то прийти в себя. Бывает же… Не знаю, сколько я так простояла.

– Вы очень красивая. Можно довезти Вас до дома? – Он стоял сзади, растягивая надо мной большой коричневый зонт, и довольно улыбался.

Всплеск! Взрыв! То, что является началом, плацдармом всего, будь то рождение планетарной системы или любви.

Мне стало душно, будто градус крови внутри меня резко поднялся, воздух встал комом где-то посередине меня – кажется, все время, пока я стояла, отвечала, садилась в машину, я не дышала. По ощущениям так.

***

C ним было сложно. Как любая известная личность, Он притягивал слишком много внимания. Мне пришлось бросить свою работу: мой начальник не мог себе позволить иметь помощника, который спит не с его однопартийцем и не с ним. Опасная роскошь. Будучи человеком старой советской закалки, он тотчас рассмотрел во всей ситуации грязную американскую руку. Да-да, там, на «острове», не дремлют. Вербуют хорошеньких помощниц, а потом неприятно всплывают, как трупики весной, личные переписки и разговоры. Я облегчила его жизнь, написав заявление по собственному желанию. Последний раз поболтала с подругой из Израиля по служебному телефону и помахала белым увольнительным листочком большому каменному зданию с золотыми буквами. Сдалась! Или, наоборот, победила.

А дальше кайф бездельника. Музеи в дневное время – интимные залы с картинами и шелест всего лишь пары бахил вместо сотни. Магазины, где я покупала одежду исключительно ярких цветов, пытаясь выдавить из гардероба официальный стиль. Прогулки по Москве, во время которых я с изумлением обнаружила, что этот город может быть неспешным. Под покрывалом шумных улиц, бесчисленных мигрантов и пробок прятался совершенно иной мир, зачарованный голубыми лужами и медленным падением осенних листьев. Сплошной «ах» на выдохе.

Были и менее позитивные моменты. Например, я без конца выслушивала и читала истории про сердечный список своего мужчины. Бывшая жена, три бывших подруги, ребенок от секретарши… Но разве это имело какой-то смысл? Разве прошлое имеет значение в отношениях? И если да, то зачем вообще начинать настоящее и думать о будущем? Я верила ему, и я хотела быть с ним рядом. Остальное было шумом, помехами на нашей радиоволне.

***

Осень сменилась зимой, зима – весной, и наконец наступило жаркое московское лето, протащив меня в его жизнь основательно. Липкие простыни, огуречный лимонад, влажные от поцелуев плечи… Иногда нам удавалось спрятаться от его истерички-работы. Она закатывала сцены, сыпала миллиарды звонков, топая ногой, но Он позволял себе роскошь забыть на пару часов о столице, и тогда мы просто лежали, а я зачем-то рассказывала ему глупые и смешные истории. Он был рядом, и это было счастье. Хотелось запечатлеть его и поместить в аккуратную рамочку, повесить на самую важную стенку внутри себя и смотреть иногда, чтобы убедиться, что все это было на самом деле.

***

Пятница, вечер. А это значит, что мы с ним пойдем в клуб. Никогда не любила клубы, но это не обсуждается. Это место, где Он отдыхает головой и телом. Место, где настолько шумно и громко, что Он может помолчать. В кои веки… Не отвечать на острые вопросы, не вести политические дебаты.

– Малыш, ты одета? – послышалось из спальни.

– Да, милый. Пять минут, и я буду готова.

Я взяла стакан с виски, погремела льдом о стенки и медленно вошла в комнату.

– Так я хорошо выгляжу?

На мне были только черные чулки и его бледно-розовая рубашка, светлые волосы туго затянуты черной резинкой.

– Прекрасно, малыш.