В поисках любви - Кэтрин Кинкэйд

Алекс придирчиво разглядывал свое отражение в зеркале в массивной позолоченной раме, стоявшем на таком же позолоченном комоде в углу спальни. Сакарам, как всегда, постарался и приготовил подходящий для предстоящего приема английский костюм. Впрочем, одежда не могла скрыть его экзотического облика – Алекс очень мало походил на англичанина.

Несмотря на вполне европейский рост, крепкое сложение и голубые глаза, он имел типично индийские черты лица, выдававшие могольское происхождение, хотя он не был чистокровным моголом.

– Кутча-бутча, – пробормотал Алекс и с отвращением отвернулся от зеркала.

Он подошел к старинному тиковому столику, опиравшемуся вместо ножек на резного слона с бивнями из настоящей слоновой кости и с бриллиантами вместо глаз. Это был подарок его тетушки. Когда-то столик принадлежал правителям могольской династии и сейчас олицетворял для Алекса былое величие Индии, которому не суждено было повториться. Путешествуя, Алекс никогда не расставался с этим дорогим для него предметом.

Взяв со стола перчатки, он, морщась, натянул их. Алексу не хотелось идти на вечерний прием, да и вообще пребывание в Калькутте раздражало его. Все это было пустой тратой времени. Появление на балу не принесет ему никакой радости и у него не появятся новые друзья среди британцев, однако он был обязан стараться ради своих детей, Майкла и Виктории.

Британское владычество не могло рухнуть за одну ночь. Не научившись выглядеть, думать и действовать по-британски, его сын и дочь не смогут занять достойное положение в обществе. Алекс не мог допустить, чтобы его дети навсегда остались жителями джунглей. Без связей с британцами, без их денег, торговли, просто доброй воли его империя неминуемо рухнет, и ему нечего будет передать сыну. Виктория не сможет выйти замуж ни за британца, ни за представителя верхушки индийского общества.

Полный решимости использовать предстоящий долгий и скучный вечер в своих целях, Алекс вооружился тростью с золотым набалдашником и шагнул к двери. Но тут перед ним предстал беззвучно появившийся в спальне Сакарам.

– Готов вам служить, саиб. – Слуга в белом одеянии, с белым тюрбаном на голове низко поклонился. Подчеркнутая подобострастность Сакарама действовала Алексу на нервы: он с уважением относился к слуге, прислушивался к его мнению, уступал, когда тот пытался обуздать его неистовство. Сакарам был ему как родной отец.

– Перестань называть меня саибом! Когда мы остаемся наедине, я хочу, чтобы ты обращался ко мне по имени – Сикандер.

– Лучше я буду называть вас на английский манер – Александром. – Сакараму было присуще непоколебимое чувство достоинства. Никогда и ни в каких ситуациях он не повышал голоса. Выражение его лица оставалось неизменно безмятежным.

В детстве Алекс постоянно испытывал терпение Сакарама, однако все, чего ему удавалось добиться, – это трепет точеных ноздрей слуги и потемневшие от гнева глаза.

– А мне больше нравится Сикандер, – уперся Алекс, просто чтобы поспорить.

– Возможно, но это неподобающее для вас имя. Вы собираетесь пригласить в свой дом айю-англичанку, поэтому все мы должны привыкать к обращению «саиб»: именно так индусы зовут своих господ-англичан.

– Можешь так обращаться ко мне при посторонних, но не наедине со мной! Кстати, по-английски «айя» звучит как «няня».

Сакарам приподнял брови:

– Разве это не означает «коза»?[2]

– Не требуй объяснений: у меня их нет. Но мы будем звать ее именно так – няней. На ней будет лежать ответственность за превращение Майкла и Виктории в настоящих английских детей.

Глаза Сакарама заметно потемнели.

– Они и без того хорошие дети! Я сам забочусь об их воспитании, как прежде заботился о вашем.

– В индийских, а не в английских правилах. Английские требования этикета отличаются от наших. Не хочу, чтобы мои дети повторяли мои ошибки! Ты сделал все, что мог, Сакарам. Я не виню тебя за то, что не умею себя вести так, как полагается в европейском обществе.

– Тем лучше. Мои уроки тут ни при чем. Просто вы слишком часто становитесь жертвой своей натуры, Сикандер. Вот и сегодняшний вечер будет для вас полон соблазнов. Предостерегаю вас против крепких напитков и ухаживания за хорошенькими женщинами, как замужними, так и свободными.

– Постараюсь. – Алекс зажал трость под мышкой. – Но ты напрасно читаешь мне нотации, старина. Я и сам знаю, чего мне следует избегать. Будем надеяться, что сегодня вечером мне удастся исправить свою репутацию. Кроме того, возможно, кто-нибудь на балу поможет мне найти подходящую няню для детей.

– Тогда я буду молиться, чтобы она оказалась старой и уродливой, иначе мира в Парадайз-Вью не видать. Женщины станут строить против нее козни, по Калькутте опять пойдут слухи, и это еще больше навредит вашей и без того запятнанной репутации.

– Довольно, Сакарам. Неужели тебе еще не надоело меня наставлять? Если моя карета готова, я еду. Можешь ложиться спать: вряд ли я появлюсь до рассвета. Проследи только, чтобы все было готово к отъезду. Как только мне попадется подходящая кандидатура, я не стану медлить, иначе она может передумать и откажется ехать с нами в Парадайз-Вью.

– Все будет готово, саиб. – Сакарам опять склонился в низком поклоне, тем самым снова выведя Алекса из себя. Выпрямившись, Сакарам улыбнулся: он сумел уязвить Алекса, пускай по мелочи. Уязвлять своего хозяина было одним из главных удовольствий в жизни Сакарама. Он мог себе это позволять, так как этот загадочный индус знал, что он незаменим.

– Не саиб, а Сикандер, черт возьми! – С этими словами Алекс заспешил прочь из небольшого скромного домика, который он держал в Калькутте на случай своих приездов в город. Останавливаться у друзей-индийцев он не рисковал – это могло скомпрометировать его в глазах английского общества.

Карета ждала у дверей. Прежде чем сесть в нее, Алекс задержался, чтобы осмотреть коней. Запряженные гнедые уступали коням из Парадайз-Вью, но были накормлены и ухоженны. Ни это он тоже должен был благодарить Сакарама. Тот знал, как придирчиво хозяин следит за лошадьми. Некоторые утверждали даже, что он ценит их больше, чем друзей и близких, что было, конечно, абсурдом. Что ж, Алекс привык, что о нем всегда ходили самые невероятные слухи: кутча-бутча всем стоял поперек горла. Индийцы и британцы дружно высмеивали его, относясь к нему с глубоким подозрением. Вот почему Алекс так стремился добиться признания в обществе. Он мечтал, чтобы его детям не пришлось столкнуться с теми же трудностями; ради достижения этой цели он был готов на все, даже на смерть.

Персиваль Гриффин был цветущим джентльменом среднего роста. Его волосы, борода и усы были песочного цвета. Вечерний костюм сидел на нем как влитой, а речи отличались такой учтивой неопределенностью, что Эмма не могла составить впечатление о его мнении ни по одному вопросу. Одним словом, он оказался совершенно бесцветным типом.