Дом над Двиной - Евгения Фрезер

К дому примыкал большой двор с несколькими надворными строениями. Возле садовой изгороди стояла сторожка. Узкий коридор делил ее на два отдельных жилища, каждое состояло из двух комнат. В одном жил Михайло с молодой женой Машей, в другом — садовник Василий и паренек по имени Яшка. В обязанности последнего входило бегать с поручениями, разносить записки и выполнять всякие другие задания.

Зимой кур переводили из их летнего обиталища на половину Василия, и он жил в своих двух комнатах с Яшкой и курами в полном согласии. Удовлетворенно квохча, куры копошились под ногами, склевывая невидимых букашек с деревянного пола.

В углу двора, примыкавшем к улице, изгибаясь полумесяцем, расположились конюшня, кучерская и старый коровник, где содержались шотландские черномордые овцы. Отец привез их из Шотландии. Его отговаривали от этой затеи, говорили, что овцы в Шотландии привыкли бродить по холмам, пощипывая сочную траву. Но отец был непреклонен, он был убежден, что овцы смогут прижиться у нас, и оказался прав. Овцы не только привыкли к новым условиям, но отрастили великолепную плотную шерсть и плодились. Сначала они робко щипали траву во дворе перед конюшней, а затем выбрались за ворота и спустились к реке, исследуя берега. Берег перед домом высокий и укреплен булыжником против ледоходов и весенних паводков. Вот тут и нашли овцы то, что больше всего могло напоминать им родные пастбища Шотландии.

Когда наступали длинные белые ночи северного лета (в Архангельске солнце в эту пору почти не заходит), овцы каким-то образом чувствовали наступление вечера и своевременно трусили в свой загон. В разгар зимы, когда солнце появляется лишь на миг, овец выпускали только в светлое время дня, и они также бродили по берегу.

Однажды Василий, сметавший снег с дорожки у ворот, услышал пронзительное истошное блеянье. Он перепугался, увидев, что овцы несутся с набережной мимо него в ворота и за ними гонится большая собака. Василий — из крестьян, он сразу сообразил, что собака эта — волк, которого голод выгнал из леса. Во дворе волк оказался как в ловушке: дорогу ему преградили Михайло и Василий. К ним присоединился Яшка с длинным колом. Молодые служанки выскочили из кухни, размахивая полотенцами. Все это сопровождалось истерическим лаем Скотьки и Борзика, носившихся на безопасном расстоянии позади наступающих. В каком-то диком порыве все наступали на волка, пытаясь загнать его в широко открытые двери дровяного сарая. Теперь уже волк был напуган не меньше овец, но, как всякое загнанное в угол существо, он внезапно ринулся на своих преследователей. Тут все подались назад, девушки испуганно завизжали, а собачонки, поджав хвост, рванули на кухню. В мгновенье ока волк пронесся мимо них в ворота, а там — в спасительный дальний лес.

Я отчетливо вижу наш дом во все времена года. Летом во второй половине дня передние комнаты залиты солнцем. Мне кажется, я слышу плеск воды, доносящийся с реки в открытые окна, чувствую волнующий запах лесной свежести от огромных плотов, медленно плывущих к лесопильным заводам. Голоса женщин, что полощут белье на краешке пристани, звонкий смех детей, купающихся или просто сидящих голышом на валунах, обсыхая на солнце, — все это эхом доносится до меня сегодня сквозь годы.

На зиму вставляли вторые рамы, преграждавшие доступ шуму и холоду, и тогда дом становился теплым и уютным. Комнаты наполнялись ароматом березовых и сосновых поленьев, горевших, потрескивая, в печах. Мягкие круги света на столах, мирное трепетанье лампад, освещавших лики святых на иконах, нежное пенье самовара создавали особую атмосферу, сближавшую обитателей дома еще теснее.

В 1903 году моему будущему отцу, Герману Александровичу Шольцу, исполнилось двадцать три года, и было решено отправить его за границу. Проучившись три года в Рижском университете, он считал, что готов занять место отца в семейном лесопильном деле, однако его опекун дядя Адольф и мать были другого мнения. Они считали, что сначала нужно приобрести некоторый опыт в деле за границей. Германа отправили в город Данди, в Шотландию, где он был принят на два года в фирму, занимавшуюся продажей льна. Данди выбрали потому, что многие тамошние фирмы покупали в Архангельске лен и лес, а еще потому, что там жила родня, которая, как воображала бабушка, могла бы присмотреть за ее иногда безалаберным сыном.

Свой первый день в Данди Герман провел у окна гостиничного номера. Позже он рассказывал, что чистые улицы, солидные каменные здания и аккуратные пешеходы произвели на него впечатление порядка и стабильности. Наслаждаясь теплым солнечным днем, гуляли люди, по брусчатой мостовой ехали конные экипажи. Поглощенный открывшимся перед глазами видом, Герман заметил на противоположной стороне улицы молодую даму в лиловом костюме и белой шляпке, украшенной цветами. Она шла, ведя на поводке фокстерьера. Собака остановилась около уличного фонаря. Герману захотелось, чтобы девушка взглянула на него. И она подняла взгляд. На мгновенье их глаза встретились. Но девушка тут же отвернулась и, нетерпеливо дернув поводок, ушла.

Герман нашел жилье в пригороде Данди, в рыбацкой деревушке Броути Ферри. Имея природные способности к языкам, он вскоре бегло говорил по-английски и даже усвоил некоторые местные выражения. Каждый день он отправлялся в Данди на поезде и вскоре был принят в свой круг компанией молодых людей, с которыми ездил в одном купе.

Однажды кузен Бертрам взял его с собой на благотворительный танцевальный вечер в Броути Ферри. В какой-то момент между танцами Бертрам заметил, что Герман пристально рассматривает кого-то в противоположном конце зала.

— Скажи, — спросил Герман, — кто эта девушка там, рядом с дамой в голубом?

— Это Нелли Камерон, местная красавица, — сказал Бертрам. — В голубом ее сестра Агнес, а те два молодых человека — их братья. Я знаком с их семьей. Родители очень строгие, а братья очень чувствительны к обидам. Подозреваю, тебе хочется познакомиться с Нелли. Если так, я могу представить тебя.

Они пересекли зал, и Герман был представлен молодым дамам, их старшему брату Стефену и Генри, который был близнецом Агнес.

Нелли оправдывала характеристику Бертрама. Среднего роста, стройная, с безупречным цветом лица и классическими чертами, голубоглазая, с темными волосами, уложенными в изящную высокую прическу, она, казалось, царила над окружающими. И когда раздались звуки венского вальса, Герман поклонился Нелли, приглашая на танец.

Много лет спустя, когда мама была уже в преклонных годах, заслышав мелодию старого вальса по радио, она говорила мне: «Никто не танцевал так, как твой отец. У него был свой стиль. Он делал длинные скользящие шаги и кружил, кружил… Казалось, ты плывешь, едва касаясь ногами пола».

Некоторое время они танцевали молча. Герман спросил:

— Мы не встречались с вами раньше?

Она засмеялась:

— Да. Вы тот человек, которого я видела в окне.

Оставшуюся часть вечера они танцевали вместе, не замечая людей, кружившихся рядом, и не подозревая о молчаливом недовольстве Стефена тем, что какой-то иностранец «монополизировал» его сестру.

За ужином они сидели рядом и успели о многом переговорить. Герман по-английски как смог рассказал о жизни в России, о доме, о матери. Он старался передать Нелли образ своей родины, ее просторов, лесов, великих рек, снежных и морозных зим, великолепие летних белых ночей, когда солнце скользит над горизонтом и на реке устраиваются веселые полуночные пикники. Нелли внимательно слушала его. В свою очередь она поведала Герману об очень простых вещах, о том, что никогда не покидала Шотландию. Он узнал, что Нелли — старшая из четырех сестер, что двое из ее пяти братьев живут в Кении и Новой Зеландии, а Генри собирается поехать в Индию. Ее жизнь — помощь матери по дому и поездки по субботам дневным поездом в город за покупками.