Влада и маг-убийца - Саша Готти

Влада вдруг почувствовала приступ липкой паники, которая захлестнула ее, забившись в ушах противными волнами. А если это и правда смертельная ловушка, и сейчас повторится то же самое, что было тогда, три месяца назад? Только не думать про пыль, про то, что из нее может собраться…

* * *

С трудом заставив себя успокоиться, Влада, краем внимания отметив, что под лавкой нет ее тапок с вышитыми солнышками, сняла ботинки и босиком прошла на кухню, за окнами которой оцепенел темный двор.

Щелкнула выключателем – свет загорелся, но настолько тусклый, что осветил лишь небольшой голубоватый круг на потрескавшемся потолке. Странно, неужели от холода лампочка поменяла цвет?

Открытая настежь форточка морозила так, что заледенела вода в стакане на кухонном столе, а от дыхания шел густой пар. Быстро захлопнув форточку и задернув летавшие на сквозняке занавески, Влада залезла в ящик, где у деда всегда валялась всякая хозяйственная мелочь, нашла спички и зажгла сразу все четыре конфорки. Кухня осветилась чуть-чуть больше, когда на плите деловито заплясали четыре огнисто-синих хороводика.

Под ногами что-то надоедливо бренчало, и Влада в сердцах пнула это от себя ногой. Об батарею со звоном ударилось что-то железное, а потом покатилось по полу и остановилось посреди кухни. Странно, но это оказалась консервная банка из-под черной икры, вспоротая настолько грубо, будто ее открывал зубами голодный крокодил. Только сейчас Влада заметила, что вообще в кухне было что-то не так, как в день отъезда.

По углам пол был усыпан обертками из-под конфет «Мишка на Севере», свернутыми в виде корабликов. На подоконнике валялась целлофановая пачка из-под итальянских макарон, пустая скомканная коробка «Пирожные трюфели в шоколаде», под столом – обертки от жвачек и баночки из-под йогуртов.

Кто-то носил сюда продукты, ел, мусорил, хозяйничал в их с дедом квартире, пока она пустовала…

Влада скорее почувствовала, чем увидела, что в темноте за холодильником шевельнулась едва заметная тень.

В кухне, кроме нее, был кто-то еще. Влада вскрикнула, отпрыгнув назад и схватив из угла швабру. За холодильником чихнули, и два светящихся фиолетовых глаза, моргнув, уставились на нее.

– Выходи!!! – Влада крикнула это так громко, что у самой зазвенело в ушах. Она наставила швабру на фиолетовые глаза, будто та была грозным оружием. – Я тебя вижу, выходи, эй?!

– Да ла-адно, – проворчал чей-то недовольный голосок, и из-за холодильника на середину кухни прошлепала худенькая фигурка.

– Диня? Диня Ливченко? – Влада с трудом узнала знакомого домового, тщедушного, как двенадцатилетний подросток, который утопал в огромном, явно с чужого плеча, шелковом халате. На тощих кривых ножках красовались ее любимые тапки с вышитыми солнышками. В ухе у Дини болталась серьга, а прическа напоминала вскинувшего хребет динозавра. Вид у домового был какой-то неухоженный, дикий и беспризорный.

– Что ты делаешь у меня дома?!

– А ты что делаешь у себя дома?! – несколько развязно отозвался Диня. – Должна быть в Универе. Прогуливаем, ага?!

– Не твое дело, – рассердилась Влада, отбрасывая швабру в сторону. – Я спросила, что ты тут делаешь?! Я тебя не приглашала, убирайся вон!!! Ты что, не помнишь домовое право? Нечисть не имеет права вламываться в дом без приглашения хозяев.

– Меня это больше не колышет, – Диня пожал плечиками и выставил вперед нижнюю губу. – Мою хозяйку прежнюю того… убили, между прочим. А дядька к себе не взял. А по домовому праву, если у домового кокнули хозяйку, он получает свободу навсегда. Где хочу, там и живу. Что хочу, то и делаю. – Диня воинственно подбоченился и возмущенно повысил голосок, надуваясь с каждым словом, как индюк: – Я теперь сам по себе. Мне уже сто двенадцать лет, я уже взрослый! У меня на районе своя компашка: все домовые без домов. По ночам круто отрываемся. Рисуем на стенках! Граффити, йоу!

– Твои художества в подъезде? – нахмурилась Влада. – Вот сам и сотрешь.

– Эт мне полгорода стирать надо будет, – похвастал Диня и вытер нос рукавом шелкового халата. – А чо – прикольно. Бузим, шнырим по хатам, воруем всякие интересности. Свободная жизнь, йоу, тыц-тыц!!!

Влада поморщилась. Последний раз, когда она видела Диню Ливченко, он был вполне приличным домовенком, да и лексикон у него был попроще. Наверное, полученная внезапно свобода слишком сильно ударила домовому в голову, к тому же он хулиганил в городе не один, а с компанией таких же отщепенцев-домовых, потерявших хозяев по тем или иным причинам.

Пока Диня хвастался подвигами, Влада воткнула зарядник мобильного телефона в розетку и принялась яростно тыкать в кнопки, стараясь его оживить.

– А еще мы, тыц-тыц, по крышам, развлекуха, на крыше автобуса, йоу, гоняли! Вау, жесть!!! – с интонацией дворового бомонда вещал Диня.

Влада, не слушая, переключила зарядку в другую розетку, предпринимая одну за другой попытки оживления своего несчастного телефона. Все впустую, экран оставался темным.

– И мы с пацанами, значит, того охранника того, бамц по кудряцам, он барах в швондарь и, тыц-тыц, восвояси… Давай того, пожрем че-нить… – Не прерывая увлекательный рассказ, Диня принялся гостеприимно накрывать на стол. Если, конечно, словом «накрывать» можно назвать то, что он локтем сгреб на пол весь мусор со стола и распахнул холодильник.

Влада, скрестив руки, наблюдала – и ждала, когда же у домового проснется совесть, и он вспомнит, что шастает по чужой квартире, которую и так перевернул вверх дном.

– Хлеб, ща… было где-то, – Диня со стуком откинул крышку деревянной хлебницы. Хлеба не было. В магазин домовой не ходил, как и не выносил мусор. Поэтому цивилизация плесени в помойном ведре успела пережить зарождение, каменный век, феодальную раздробленность, буржуазный расцвет, революцию и упадок. Зато в холодильнике наблюдался резкий контраст: на дверце закаменело разбитое яйцо, жалась к стенке покрытая жестким треснувшим настом открытая банка со сгущенкой, а рядом гордо стояли три банки с черной и красной икрой и почему-то мужской одеколон «Шанель».

– Диня, откуда это все? – громко окрикнула домового Влада. – Это же не наше с дедом. Я спрашиваю, откуда??

– Это боевые трофеи, – довольно хихикнул Диня. – Нечего ему было сюда ломиться! Чувак крупно обломался, тыц-тыц, получил в лоб стопудово…

– Диня, говори на нормальном языке, – поморщилась Влада. – Переведи.

– Толстый чувакен, который живет под полом, – Диня шмыгнул носом и вытер его рукавом роскошного халата. – Он реально вломился сюда, и еще какая-то визгливая тетеха вместе с ним. Я их выгнал. Ты бы видела, как они драпали! Я его за полу халата хвать – так тот чувачелло в одних трусах убег… хи-хи-хи…

– Так ты с Царевыми воевал? – догадалась Влада. – То-то я смотрю, халат знакомый…

Соседи снизу, из двенадцатой квартиры, Лев Михайлович Царев и его визгливая жена Лика Глебовна, уже давно мечтали занять квартиру Огневых. Царев был «большой шишкой», про всякую нечисть ничего не знал и проблемы решал с помощью кошелька или звонка «кому надо». Его крайне злило, что его хрустальная мечта – соединить две квартиры, сделав одну двухэтажную, – никак не могла осуществиться из-за упрямого старика, деда Влады. Последний набег, предпринятый соседом еще в конце лета, закончился для него плачевно. Он нарвался на тролля Егора Бертилова, который «вынес мозг» всему наряду полиции, прикинувшись Маршал-Императором Всея Двора, а самого Царева отправил в клинику неврозов на целый месяц.